Рубаи. Полное собрание

ДЖАМОЛ — с обоими этими смыслами оно и проникло в персидский язык. Если здесь понимать его как «верблюды», тогда и предшествующее слово читается уже не как просто «богатство», а как «имущество в виде скота»: «На имущество /в виде/ верблюдов своих не опирайся, ибо того украдут ночью и этого ночью».

Все это далеко от стиля Хайяма; но, возможно, именно таким запомнил кто-то это четверостишие — так и записал, придав ему новый интересный смысл, привлекавший потом многих переписчиков:

Неужто бросим мы упрек ночным сердцам
За вопли: «Господи!..» — по всем ночным дворам?
Не очень-то спеши считать своих верблюдов:
Приглянется один, другой ночным ворам…

1034. В некоторых вариантах не Нишапур, а Багдад.

1037. Когда багрянник, или иудино дерево, сбрасывает кору, обнажившийся ствол приобретает багрово-красный цвет.

1046. По критерию: вес = 473, 88-е место.

1050. Ревностные мусульмане побивают камнями нарушителей шариата.

1052. Небосвод, распластавшийся над землей, здесь похож на пьяного, который не может подняться с четверенек.

1056. По первой строке этого четверостишия мне удалось вычислить дату его написания: 15 марта 1111 года. В переводе эта информация сохранена.

В этот день праздновали бы Навруз — Новый год по солнечному календарю, приходящийся на день весеннего равноденствия. Однако накануне, 13 или 14 марта, начался Рамазан. Такое совпадение, почти день в день, пришлось на жизнь Хайяма лишь единожды, и неудивительно, что свою досаду он излил в едком экспромте.

1060. Иногда хайямовские стихи из разных рукописей образуют цепочку текстов между двумя сходными по форме и по рифмам четверостишиями, по сути же — различными. Когда отпали подозрения, что одно из них — подражание или «ответ», когда соблюдены стиль и уровень Хайяма, допустимо предположить, что оба они — авторские. Например, поэт пытался вспомнить давнее четверостишие, от которого в памяти остались ритмический рисунок, редиф и звучание рифмы. Или — сознательно переделал его… Внешнее сходство двух текстов потом провоцировало переписчиков создавать промежуточные варианты, в которых и образы обеднены, и мысли упрощены, и поэтическая логика нарушена.

Даже на фоне таких не очень редких примеров выделяется куст из одиннадцати вариантов с рифмой на ШАРОБ (вино) и редифом ОВЛИТАР (лучше всего). Сопоставление их показывает: мы имеем здесь дело уже с тремя авторскими текстами. Два из них присутствуют в чистом виде в источниках, в этой книге они помещены под № 440 и 1060, третий легко реставрируется из тяготеющих друг к другу вариантов — № 208.

Первоисходным был, судя по всему, № 208. Его форма — наиболее изощренная, что естественно для стихотворения создаваемого, а не вспоминаемого. В двух других — форма облегченнее, в них присутствуют как бы фрагменты первоначальной конструкции; зато авторская мысль звучит более мудро и ясно, след жизненного опыта — отчетливей.

1072. По критерию: вес = 623, 22-е место.

1074. См. № 977.

1075. См. № 968.

1080. По критерию: вес = 510, 67-е место. Претендент на авторство: Хакани.

1082. По критерию: вес = 666, 16-е место. Претендент на авторство: Обаид Закани.

1084. Известны такие переводы этого четверостишия (по порядку: И. Тхоржевского, О. Румера и Г. Плисецкого):

Сказала рыба: «Скоро ль поплывем?
В арыке жутко — тесный водоем». —
«Вот как зажарят нас, — сказала утка, —
Так все равно: хоть море будь кругом».

Рыбешка молвила: «Эй, утка, коль вода
Из арыка уйдет, — вот будет нам беда!»
А та в ответ ей: «Нас до той поры зажарят,
И дела до ручья не будет нам тогда».

Рыба утку спросила: «Вернется ль вода,
Что вчера утекла? Если — да, то — когда?»
Утка ей отвечала: «Когда нас поджарят —
Разрешит все вопросы сковорода!»

Художник по этим переводам может изобразить рыбу и утку неспешно плавающими в арыке за философской беседой о будущей сковородке, а читателя — ломающим голову: что же именно спрашивала рыба? Между тем у Хайяма-то они беседуют уже на вертеле! Дословно:

С уткой разговаривала рыба среди пыла и жара:
«Не беда! Из ручья ушедшая, вернется вода!»
Утка сказала: «Раз уж я и ты превратились в жаркое,
Земная жизнь после смерти нашей — хоть море, хоть ручеек».

Опять тот же хайямовский прием, порождающий парадоксы и ставящий переводчиков в тупик: говорить о своей смерти — в прошедшем времени (поэтому, возможно, и первую строку они предпочитали понимать так: «С уткой разговаривала рыба с пылом и жаром»). Рыба попросту не успела понять, что обе они уже мертвы, жар очага кажется ей солнцем, доставшим ее на дне пересохшего ручья.

1085. Табризи в «Тараб-ханэ» сопровождает это четверостишие легендой: «Рассказывают, что Хайям был к охоте страстно привержен; однажды охотился он в сельской местности в окрестностях Астрабада; и, как обычно, был там пес — щенок, на зверя натаскиваемый. Внезапно кабан настиг щенка, и тогда хаким произнес это рубаи».

1087. См. № 1117.

По критерию: вес = 477, 86-е место. Претендент на авторство: Аттар.

1089. Ман — мера веса, по одним данным, около 3 кг, по другим — около 0,5 кг.

Здесь Хайям говорит о троекратном разводе — по старинному обычаю, освященному шариатом: муж должен, выйдя на площадь, трижды прокричать формулу отречения от своей жены, после ее третьего произнесения развод считается состоявшимся.