Прихожане церкви Святого Петра могли считать себя счастливцами — им повезло с артистом. Преподобный Грандье был настоящим виртуозом. Он блестяще импровизировал на любые темы — от христианских таинств до пикантных слухов и последних городских скандалов. Как мастерски обрушивал он хулу на головы своих врагов, как бесстрашно обличал власть имущих! Истомившаяся от скуки аудитория была в восторге. Гром аплодисментов еще больше разъярял тех, в кого метал свои молнии кюре.
Среди его жертв оказались монахи конкурирующих орденов, расплодившиеся в некогда протестантском городе после того, как открытая война между гугенотами и католиками закончилась. Грандье терпеть не мог монахов по той причине, что сам он принадлежал к светскому духовенству. Настоящий солдат предан знамени своего полка; выпускник хорошего университета верен своей alma mater; истинный коммунист или нацист соблюдает партийную дисциплину. Таким образом, верность некоей организации (назовем ее А) предполагает известную степень недоверия, неприязни, а то и ненависти к организациям В, С, D и так далее. Это относится и к организациям, которые по самой природе своей деятельности являются союзниками. История церкви изобилует примерами вражды и ненависти, начиная с ненависти к еретикам и неверным вплоть до вражды между орденами, теологическими школами, епархиями и приходами.
Святой Франциск Сальский[12] писал в 1612 году: «Благом было бы, если бы благочестивые и разумные прелаты установили союз и согласие меж Сорбонной и отцами- иезуитами. Если бы епископы, ученые мужи Сорбонны и монашеские ордена во Франции объединили свои усилия, то с ересью было бы покончено в десять лет». В другом месте Франциск Сальский пишет: «Тот, кто проповедует любовь, искореняет ересь, даже если не произнес в ее адрес ни единого бранного слова». Церковь, разделенная внутренней враждой, не способна проповедовать любовь, а если проповедует ее, то лицемерно. В любом случае, ни о каком внутрицерковном единстве не могло быть и речи. В порядке вещей были теологические перебранки и агрессивный патриотизм различных церковных институций. К вражде между иезуитами и Сорбонной вскоре прибавилась война между янсенистами, с одной стороны, и последователями Франциска Сальского, с другой. А вскоре начнется затяжной конфликт между сторонниками квиетизма и «чистой любви». В конце концов раздоры внутри французской церкви были урегулированы, но не при помощи доброй воли или убеждения, а указами королевской власти. Вопрос с еретиками был решен посредством драгоннад[13], а окончательным решением проблемы стала отмена Нантского эдикта. Со смутьянами внутри католической церкви справиться помогли папские буллы и угрозы отлучения. Порядок был восстановлен, притом весьма непочтенным, отнюдь не духовным образом, не имевшим ничего общего ни с религией, ни с гуманностью.
Фракционность несет в себе изрядный антиобщественный заряд, однако может приносить немалую прибыль отдельным людям — гораздо большую, чем честолюбие или стяжательство. Сводники и ростовщики не слишком-то гордятся своим ремеслом, однако фракционная борьба дает возможность участникам не только обретать выгоду, но и жить с высоко поднятой головой. Считается, что эти люди действуют во имя благой и даже священной цели; они имеют полное право восхищаться собой и ненавидеть противников, стремиться к власти и деньгам, упиваться жестокостью и агрессией, не испытывая при этом ни малейшего чувства вины — напротив, они наслаждаются сознанием своей добродетели. Преданность интересам узкой группы превращает любые пороки в героизм. «Члены партии» почитают себя не преступниками или грешниками, а альтруистами и идеалистами. В некотором смысле именно таковыми они и являются. Проблема лишь в том, что их альтруизм — это замаскированный эгоизм, а идеал, ради которого они готовы идти на любые жертвы, иногда даже не жалея собственной жизни, — всего лишь выражение корпоративных интересов и групповых устремлений.
Когда Грандье обрушился на луденских монахов, можно ли сомневаться, что он был охвачен праведным гневом и Божьим рвением. Святой отец нисколько не сомневался, что Господь целиком и полностью на стороне светского духовенства и славных иезуитов. Кармелитам и капуцинам было самое место за стенами их монастырей; в крайнем случае они могли заниматься миссионерской деятельностью в каких-нибудь глухих деревнях. Однако как они посмели совать свой нос туда, где обитает буржуазия! Господь постановил, что за богатой и респектабельной паствой должно приглядывать светское духовенство — прибегая к помощи добрых отцов-иезуитов. Едва обосновавшись в новом приходе, молодой кюре объявил с амвона, что отныне все верующие могут исповедоваться только перед ним и ни в коем случае ни перед кем другим. Женщины, которые ходят к исповеди охотнее и чаще мужчин, с удовольствием повиновались. Теперь их священником был миловидный, опрятный молодой человек, обладавший манерами дворянина. Разве так выглядел какой-нибудь капуцин или кармелит? Монахи сразу же лишились изрядной доли своей паствы, а заодно и влияния в городе. Первый залп по соперникам Грандье сопроводил целой кампанией, направленной против главного источника кармелитских доходов — чудотворной иконы, известной под названием «Нотр-Дам-де-Рекувранс». Не так давно целый квартал Лудена был занят гостиницами и постоялыми дворами, где останавливались паломники, являвшиеся поклониться иконе, дабы она исцелила мужа, наследника или же принесла удачу. С недавних пор у Нотр-Дам-де-Рекув-ранс появилась опасная соперница в лице другой иконы, Нотр-Дам-дез-Ардильер, находившейся в одной из сомюрских церквей, всего в нескольких лигах от Лудена. На иконы, как на лекарства или дамские шляпки, тоже бывает мода. Любая из великих конфессий имеет собственную историю чудодейственных икон, неизвестно откуда появляющихся мощей и прочих реликвий, которые вдруг вытесняют прежние, издавна известные места поклонения; проходит время, и появляются новые фетиши, а за ними еще и еще. Почему вдруг икона Нотр-Дам-дез-Ардильер стала более популярна, чем Нотр-Дам-де-Рекувранс? Вероятно, причин было много, но самая очевидная из них заключается в том, что новой иконой ведали ораториане. Один из первых биографов Урбена Грандье, пастор Обен, пишет: «Все знают, что ораториане гораздо умнее и хитрее, чем кармелиты». Как известно, ораториане относились к светскому духовенству. Вероятно, именно этим обстоятельством и объясняется неприязнь, с которой Грандье отнесся к местной иконе. Верность своей касте заставила его окончательно погубить репутацию злосчастней иконы. Нотр-Дам-де-Рекувранс, скорее всего, и так, без усилий Урбена, утратила бы былую славу, однако кармелиты придерживались иного мнения. Трудно требовать от людей, чтобы они объективно и реалистично относились к своим злоключениям. Куда проще и естественней свалить вину на какого-то конкретного человека. Когда все идет хорошо, люди обычно выбирают кого-то одного, приписывают все заслуги ему и поклоняются этому человеку как герою. Если же дела идут плохо, то обязательно находится какой-нибудь козел отпущения.
Но все это были враги мелкого калибра; вскоре Грандье обзавелся недоброжелателем посерьезней. В начале 1618 года состоялась религиозная конвенция, на которую собрались духовные лица со всей округи. Урбен Грандье жестоко оскорбил куссейского приора, настояв на том, что будет шествовать в торжественной процессии впереди этого прелата. С формальной точки зрения, местный кюре был прав. Дело в том, что, являясь каноником церкви Святого Креста, он обладал приоритетом по отношению к куссейскому приору. Последнему не помогло даже то, что он обладал епископским званием. Все это так, однако существуют еще и такие вещи, как учтивость и предвидение. В особенности последнее: куссейский приор, он же епископ Люсонский, носил имя Арман-Жан дю Плесси де Ришелье.
В тот период (кстати говоря, именно по этой причине Грандье мог бы проявить вежливость и великодушие) Ришелье находился в опале. В 1617 году его покровитель, итальянский авантюрист Кончини, был убит в результате заговора, организованного Люинем и получившего одобрение юного короля. Ришелье лишился влияния и был с позором изгнан. Однако можно ли было рассчитывать, что эта ссылка продлится вечно? Отнюдь. И в самом деле, всего через год, после недолгой ссылки в Авиньон, незаменимый епископ Люсонский был возвращен в Париж. А в 1622 году он стал первым министром и кардиналом.
Из тщеславия и страсти к самоутверждению Грандье обидел человека, которому вскоре суждено было стать неограниченным правителем Франции. Позднее Урбен еще пожалеет о своей грубости. Пока же он упивался детским восторгом. Подумать только — простолюдин, скромный кюре, поставил на место фаворита самой королевы, аристократа, да еще и князя церкви! Урбен радовался, словно мальчишка, показавший язык учителю и избегнувший заслуженного наказания.
Точно такое же удовольствие несколько лет спустя получит Ришелье, унизив принцев королевской крови. Старый дядя кардинала, увидев, как племянник шествует в процессии впереди герцога Савойского, скажет: «Подумать только! Я дожил до дня, когда внук адвоката Лапорта идет впереди внука Карла V!» Еще одна мальчишеская выходка, и опять безнаказанная.
Жизнь Урбена Грандье постепенно вошла в колею. Он выполнял свои пастырские обязанности, а в промежутках между службами потихоньку навещал хорошеньких вдовушек, с приятностью проводил вечера
