умолк.
– А что было дальше? – спросил Владелец Поместья.
– Ничего особенного, – ответил мистер Биггер, грустно покачав головой. – Джанголини рассчитывал на побег с полусотней тысяч цехинов. Леди Хертмор, по зрелом размышлении, перестала привлекать мысль о любви в шалаше. Место женщины, решила она наконец, дома, там, где её фамильные драгоценности. Но придерживался ли лорд Хертмор того же мнения? Вот в чём заключался главный вопрос – вопрос тревожный, мучительный. Она должна была убедиться во всём собственными глазами. Она явилась как раз к обеду.
– Его высочайшее превосходительство ожидает в столовой, – сообщил мажордом. Перед ней распахнулись высокие двери, она вошла плавно и величественно, с гордо вскинутым подбородком – но что за смятение царило у неё в душе! Её супруг стоял у камина. Он сделал шаг ей навстречу.
– Я ждал вас, мадам, – произнёс он и проводил леди Хертмор к её месту.
Это было единственным упоминанием лорда Хертмора о случившемся. Вечером он послал слугу в мастерскую художника за портретом. Портрет входил в их багаж, когда месяц спустя они отбыли в Англию. Вся эта история передавалась вместе с картиной из поколения в поколение. Я услышал её от давнишнего друга семьи в прошлом году, когда покупал портрет.
Мистер Биггер бросил окурок сигареты в камин. Ему льстила мысль, что он прекрасно справился с ролью рассказчика.
– Очень интересно, – заметил Владелец Поместья, – в самом деле, очень. Что-то по-настоящему историческое, верно? Не уступит тому, что можно порассказать про Нелл Гвинн или Анну Болейн.
Мистер Биггер улыбнулся загадочно, отстраненно. Он вспомнил Венецию: русскую графиню, которая остановилась в пансионе, где он жил; дерево с пышной кроной во дворе за окном его спальни; пряный, дурманящий запах духов (от него тотчас перехватывало дыхание); купание на Лидо [17], гондолу, купола храма Спасения на фоне подёрнутого дымкой неба – точь- в-точь как его изобразил Гварди [18]… Каким страшно далёким и давним всё это казалось теперь! Тогда он был ещё совсем юнцом, это было его первое настоящее приключение. Он очнулся от воспоминаний, заслышав голос Владельца Поместья, заставивший его слегка вздрогнуть:
– Так сколько вы хотите за эту картину?
Вопрос был задан умышленно небрежно, с напускным равнодушием: торговаться он действительно умел.
– Что ж, – проговорил мистер Биггер, неохотно расставаясь с русской графиней и райской Венецией четвертьвековой давности, – за гораздо менее ценные работы я запрашивал и тысячу, однако не возражаю, если эта картина перейдёт к вам за семьсот пятьдесят. Владелец Поместья присвистнул:
– Семьсот пятьдесят? Нет, это слишком!
– Но, дорогой мой сэр, – запротестовал мистер Биггер, – подумайте-ка, сколько бы вам пришлось выложить за полотно Рембрандта такого же размера и качества – тысяч двадцать, не меньше. Семьсот пятьдесят фунтов вовсе не так уж много. Напротив, если учесть значительность того, что вы намерены приобрести, цену можно назвать заниженной. Вы достаточно проницательны для того, чтобы видеть, что это замечательное произведение искусства.
– О, этого я не отрицаю, – согласился Владелец Поместья. – Я только к тому клоню, что сумма-то довольно изрядная. А знаете, я рад, что дочка рисует. Вообразите-ка, если бы мне пришлось украшать спальни картинами по семьсот пятьдесят фунтов за штуку! – Он захохотал. Мистер Биггер улыбнулся.
– К тому же, – заметил он, – это весьма выгодное вложение капитала. Спрос на поздних венецианцев растёт. Будь у меня свободный капитал… – Дверь приоткрылась, и в комнату просунулась белокурая, вся в кудряшках голова мисс Прэтт.
– Мистер Кроули желает знать, нельзя ли ему увидеться с вами, мистер Биггер. Мистер Биггер нахмурился.
– Велите ему подождать, – бросил он с раздражением. Кашлянув, он снова повернулся к Владельцу Поместья: – Будь у меня свободный капитал, я целиком вложил бы его в поздних венецианцев. Весь, до последнего пенни.
Произнося это, он мысленно прикидывал, сколько же раз на словах он собирался вложить весь свой капитал в примитивистов, в кубистов, негритянскую скульптуру, в японские гравюры и так далее…
В конце концов Владелец Поместья выписал чек на шестьсот восемьдесят фунтов.
– Хорошо бы получить от вас машинописную копию этого рассказа, – сказал он, надевая шляпу. – Отличная штука, чтобы занять гостей во время обеда, как вы считаете? Только бы хотелось уточнить как следует все подробности.
– Конечно, конечно, – откликнулся мистер Биггер, – подробности – вот самое главное! – Он проводил этого невысокого толстячка к дверям. – До свидания. До встречи. – Они расстались.
У входа показался высокий бледный юноша с длинными бакенбардами. Тёмные глаза его глядели задумчиво, во всём его облике было нечто романтическое и в то же время вызывающее лёгкую жалость. Это и был Кроули, художник.
– Простите, что заставил вас ждать, – сказал мистер Биггер. – Зачем вы хотели меня видеть?
Мистер Кроули выглядел смущённым, он колебался. Как тяготили его такие визиты!
– Дело в том, – выдавил он наконец из себя, – что мне сейчас позарез нужны деньги. Я думал, что, может быть… если вы не против… может быть, это не очень вас затруднит… я бы хотел получить плату за ту штуку, которую сделал для вас на днях. Мне ужасно совестно вас беспокоить.
– Что вы, что вы, голубчик. – Мистер Биггер проникся сочувствием к этому незадачливому бедняге. Несчастный Кроули был беспомощен, словно ребёнок. – О какой сумме мы с вами тогда условились?
– Двадцать фунтов, кажется, если не ошибаюсь, – робко напомнил мистер Кроули. Мистер Биггер достал из кармана бумажник.
