сделала еще одну попытку, наклонилась ниже, и плед сполз с ее ног. На ногах Шарики не было ни порезов, ни ран, ни царапин, но она всегда отворачивалась, когда с нее снимали плед. Девочка не любила смотреть на свои белые ноги, такие безжизненные от колен, как у тряпичной куклы Жужи. По утрам мама одевала ее, натягивала носки и босоножки. Шарика не чувствовала, не знала, что делает с ней мама там, где-то внизу, бесконечно далеко от ее головы и тела. Шарика всегда при этом закрывала глаза. Она не имеет ничего общего с этими ногами. Она, Шарика, существует только до колен.
Но сейчас она не думала о пледе. Родители вот-вот войдут! Собрав все силы, крепко уцепившись за подлокотник, она сползла к самому краю кресла. Еще один сантиметр… еще один… С огромным напряжением она рванулась вперед. И упала лицом на лежащие возле дивана настольные игры, сильно ушибив нос и подбородок. В любом другом случае Шарика бы заплакала, но только не сейчас. Сделав последнее усилие, она сорвала крышку с игры 'Рано еще смеяться' и высыпала все из коробки. Разноцветные фигурки, кости рассыпались по полу. И сама Шарика устало опустила голову на пол.
— Господи боже мой! — бросилась к ней мама.
Папа не сказал ни слова. Поднял ее, но обратно в кресло не посадил, а вместе с ней уселся сам на диван.
— Шарика, с тобой ничего не случилось, правда, Шарика, ты не ушиблась, доченька? — спрашивал ее папа.
— А-а, ничего! — ответила Шарика. — Я потянулась за игральными костями, чтобы бросить их, когда вернется Габика.
Только теперь мама пришла в себя от испуга.
— Где Габи? — тотчас спросила она.
— Она побежала за малиновым сиропом. — Шарика крепче прижалась к папе и ткнулась головой ему в плечо, чтобы родители не видели ее лица.
Мама едва могла разобрать, что она бормочет.
— Мне захотелось малинового сиропа, и Габика сказала, что принесет.
Лицо у папы стало растроганным, и он поцеловал Шарику в лоб. Шарика чувствовала, что поцелуй предназначается Габи, а не ей. Затем папа с упреком посмотрел на маму. Он ничего не произнес вслух, но взгляд его говорил: 'Видишь, и вторая дочка у нас хорошая. А ты ее всегда ругаешь. Ты не права!'
Мама какое-то мгновение стояла в нерешительности. Она раздумывала, действительно ли Габи побежала за малиновым сиропом или шатается бог весть где. Потом присела на корточки возле папы и поцеловала Шарику.
— У тебя ничего не болит, доченька? — спросила она. — Ты хорошо себя чувствуешь? Завтра днем к нам придет очень хорошая тетя. Учительница гимнастики. И мы такими спортсменами заделаемся, что только держись! И скоро моя ласточка снова будет порхать. Я только скажу: 'Шарика, принеси из кухни тарелку', а она порхнет — и уже там…
— Ну, вот и славно, — с беспокойством прервал ее папа. — Ты бы лучше обтерла Шарике лицо. Принеси рукавичку из ванной.
В глазах мамы стояли слезы, и она охотно повиновалась папе. Папа начал покачивать Шарику на коленях. Бережно, тихонько. Как будто убаюкивал ее. И еще приговаривал:
— Милая доченька, будь осторожнее в следующий раз, береги себя. Когда рядом с тобой никого нет, не делай резких движений, а то упадешь и ушибешься. А если с тобой что-нибудь случится, я буду очень расстроен, и мама будет плакать, и Габи…
'Габи? Как бы не так!' — с горечью подумала Шарика. Но ничего не сказала и продолжала слушать папу. Ей очень приятно было сидеть у отца на коленях, она даже глаза закрыла от удовольствия.
Мама принесла влажную, мягкую рукавичку и нежно, будто поглаживая, провела ею несколько раз по лицу Шарики. Все плохое и неприятное забылось, но тут девочка вдруг услышала, как кто-то вставляет ключ в замок. Так шумно орудует ключом только Габи. Через секунду дверь распахнулась с таким стуком и силой, что даже занавеска Рози заколыхалась на окне.
В передней стояла Габи. Ее желтый пуловер с бахромой на рукавах стал еще грязнее. На лице были длинные красные царапины, волосы всклокочены. Габи открыла рот, хотела что-то сказать, но тотчас закрыла его, так как сказать ей было нечего. Мамино лицо залила краска, и она шагнула к Габи. Шарика прекрасно знала, что случается после того, как мамино лицо неожиданно заливается краской. Она тогда не спрашивает, не отвечает, а просто размахивается и бьет, не говоря ни слова, сжав зубы, и глаза ее мечут молнии. Габи уже несколько раз доставалось от мамы, и теперь она со страхом прикрыла лицо. И в этот момент Шарика воскликнула:
— Габика, достала?
От удивления Габи опустила руку, мама тоже повернулась к Шарике. А та торопливо продолжала тонким, срывающимся голоском:
— Ты принесла мне малиновый сироп? Ну, Габика, ты же пошла за малиновым сиропом…
Габи стояла в замешательстве.
— Да, — сказала она немного погодя. — То есть нет. Сироп кончился. Я прошла за ним до улицы Шиво. И там не было…
— Не лги! — крикнула мама.
— Она не лжет, — возразила Шарика, и папа почувствовал, что девочка вся дрожит. — Я ее попросила, это правда, она для меня пошла…
— Вот видишь! — Габи окончательно пришла в себя. — Она все хныкала, подай ей сиропу! Хорошо еще, что я весь город не обегала. И чего так мало сиропу выпускают?!
Мама с недоверием смерила Габи взглядом.
— Непохоже, что ты на самом деле ходила за малиновым сиропом…
— Ей-богу! Вот и Шарика подтвердит.
— Хорошо, — закончила спор мама. — Но если я еще раз узнаю, что ты оставила сестричку одну… Тогда ты у меня получишь!
Мама ушла с рукавичкой в ванную. Папа посадил Шарику на кресло, вышел вслед за мамой, чтобы принести из ванной комнаты свой полосатый халат. С халатом в руках он вернулся.
— Папа! — Голос Шарики звучал так умоляюще, что папа тотчас положил халат и подошел к креслу. — Папа, я так хочу пить, принеси мне стакан чистой воды!
ГЛАВА ВТОРАЯ
Со взрослыми лучше не связываться — в этом Габи давно убедилась. Взрослые любят таких, как Шари. Сидит себе, улыбается, да еще щекой о щеку трется.
Откровенно говоря, раньше у Габи было гораздо меньше недоразумений со взрослыми. Все началось, когда Шари увезли в больницу. С тех пор мама или мчалась туда, или сидела у телефона, дожидаясь звонка. А когда наконец раздавался звонок, она долго не решалась снять трубку.
И бледный папа все время расхаживал по комнатам. Далее днем забегал домой, то и дело закуривал сигарету, потом откладывал ее в сторону, не докурив, и вынимал из пачки новую. Если Габи что-нибудь говорила ему, он, казалось, слышал и даже отвечал ей, но Габи знала, что мысли его заняты совсем другим.
И с мамой невозможно было разговаривать. Как-то Габи подошла к ней с тетрадью по письму, хотела показать, за что получила пятерку. Тетя Ирма сказала, что она приготовила домашнее задание лучше всех. Мама оттолкнула тетрадь и раздраженно буркнула:
— Оставь меня в покое, Габика!
Да, неприятности со взрослыми начались тогда, когда все стали отвечать ей: 'Оставь меня в покое, Габика!' Даже тетушка Марго. Она не знала волшебных сказок, каких было множество у мамы, или забавных историй, которые Габи слышала от папы, о столе и стуле, о лампе, книжной полке и даже о пепельнице. Тетушка Марго рассказывала о том, что произошло с ней на улице, в магазине; Габи усаживалась на табуретку и слушала тетушку Марго, которая мыла посуду или чистила картошку. Дойдя в рассказе до самого
