— Именно,— подтвердил Серега. — Будет. Это ты в точку.
Едва успев расположиться на койке, Шайдулин раскрыл свой пузатый фанерный баул, обклеенный какими-то картинками, и начал выкладывать на стол яблоки — редкость в здешних местах в эту пору года. Яблоки были некрупные, но ярко-розовые, они, казалось, просвечивали насквозь, в их сочном нутре плавали коричневые зернышки. От яблок шел такой восторженный июльский аромат, что в нашем бараке словно бы даже посветлело.
— Вот эт-то я понимаю! — воскликнул Борис.
— Да это что,— скромно не согласился Шайдулин.— Так, средние. У нас в Ташкенте вот такие есть.— Он развел ладони.
— Ну уж и такие? — усомнился Борис. Шайдулин поглядел на него снисходительно:
— И даже вот такие,— он еще шире раздвинул ладони.
— Мне подвинуться? — поинтересовался Шершавый.
Все засмеялись. Шайдулин первым.
— Угощаться надо,— сказал оп.— Кушать надо. — И ослепил нас улыбкой.
Так в пашей жизни появился Шараф Шайдулин.
Нет, ну это надо же! Посыльная Варвара, нескладный гусенок лапчатый в красных японских ботиках, с порога восторженно кричит:
— Коннитива, охаё! Здрасте, мужчины, доброе утро!
Еще даже не успев развязать платок, она грохает на стол коробку с тортом.
— Во! — восклицает.— Празднуем!
— Вар-ва-ра! — потрясенно шепчет Серега, и его быстрые веселые глаза светятся мальчишеским лукавством.— Что значил бы сей сон? Премия? Выигрыш?
Девушка раскрывает лакированную сумочку,— должно быть, первую в ее жизни настоящую сумочку,— достает какую-то бумажку и широким жестом протягивает ее Шершавому:
— Читай. Только вслух читай! — повелительно говорит она и, вскинув голову, становится в величественную позу.
— Ну-ну,— все еще с недоумением поглядывая на девушку, качает головой Шершавый. — Можно и вслух... «Гражданка Кунина В. А.» Это кто же Кунина? Ты, что ли?
— А то,— с высоты своего величия кивает Варюха.— Читай, читай, не отвлекайся.
— «Кунина В. А. зачисляется на подготовительное отделение,— вполголоса читает Серега, и лицо его делается изумленным,— на подготовительный курс японского отделения Восточного факультета Государственного университета. Начало занятий...»
Он опускается на стул; его фигура, глаза, брови — все выражает неподдельное изумление.
— Вот вам и гражданка Кунина В. А.! — произносит он наконец. — Вот вам и Варюха-кнопка! «Начало занятий...» Надо же!
И тут происходит нечто вовсе уж невероятное.
— Какая я тебе кнопка, какая кнопка? — обиженно взрывается девушка. — Подлый у вас барак, вот что скажу. Никогда от вас доброго слова не услышишь. Кно-опка... А я-то бежала в магазин, еле-еле выпросила торт.
Серега разводит руками:
— Потрясен. Ошеломлен. Раздавлен! Варвара Купина, но всем законам вам полагается, как минимум — орден Славы. В нашем поселке достать торт? Ну, знаете!
— То-то и оно,— скромно вздыхает Варюшка.
— Посрамлен, Варенька,— прижав руку к груди, покаянно восклицает Шершавый. — И ты сейчас услышишь такие слова, каких даже Алексей Кирьянович для тебя не придумал бы. Ради такого случая мне даже Борькиного энзэ не жалко! — И поясняет: — Борька вчера пивом у Сычихи отоварился.
— Ладно уж. Валяй, открывай,— согласно вздыхает Борис и командует: — Шараф, бокалы!
Шараф понимает с полуслова. Он тотчас составляет в тесный кружок наши эмалированные кружки, граненые стаканы, потом лезет в свой чемодан и выгружает на стол остатки душистого среднеазиатского великолепия.
Серега артистически открывает бутылку; пиво пенится, а на стол — ни капельки: разливает по кружкам и стаканам.
— Постойте, постойте, а торт! — всполошилась Варюха. Она режет его, раскладывает по тарелкам.— Ешьте, пожалуйста.
— Вот тебе и почтарка, — говорит Серега и первым поднимает кружку. — Кунина В. А.,— патетически, с надрывом произносит он,— когда ты станешь самым знаменитым в стране востоковедом... и на площадях восхищенных городов тебе будут воздвигнуты прижизненные памятники в натуральную величину...
— Не намекай,— скромно говорит Варюха.
— ...А мы останемся безвестными тружениками кайла и штыковой лопаты... Об одном буду просить тогда: не отворачивайся при встрече, Кунина В. А.! И не делай, пожалуйста, вида, будто мы вообще никогда не были знакомы. Потому что мое сердце не перенесет этого. Я кончил.
— Новое дело! Пей, говорун.— Девушка оглядывает всех нас сияющими глазами.— Я сегодня такая счастливая!
Она храбро выпивает все до дна и опускается на стул. Шайдулии вытирает платком и пододвигает ей самое красивое яблоко, она машинально надкусывает его и тут же откладывает в сторону. И вдруг жалобно всхлипывает, шмыгая носом.
— Алеши нет,— по-девчоночьи размазывая слезы, говорит она.— Вот кто порадовался бы! Вы-то все думали, что это у нас так, чудачество. А он признавался, что восточными языками с детства интересуется. Он так необыкновенно про Японию рассказывал. Как папа про океан.— Она всхлипнула: — Ах, сэнсэй ты мой, сэнсэй![2]..
— Что уж там,— грубовато-участливо говорит Лукин.— Найдется твой сэнсэй
— Эх, Варвара, Варвара,— с неожиданной страстностью восклицает Шершавый.— Была бы ты чуть- чуть постарше, а я помоложе.
— Что было бы? — тихо произносит она.
— Ничего. Заслал бы на старинный манер сватов. Вон, Алексей Кирьянович, поди, не отказался бы сослужить службу. Как, Алексей Кирьянович?
— Надо полагать, да.
— Трепло ты, Сережка.— Девушка благодарно улыбается, отчего ее лицо вдруг становится мудрым и взрослым, встает, ладошкой смахивает с ресниц слезинки и начинает завязывать платок.
— «Чем меньше женщину мы любим,— грустно декламирует Шершавый,— тем больше нравимся мы ей!» — И не поймешь: дурачится он, или в самом деле ему грустно.
— Глядите, все знает,— насмешливо удивляется Варюшка.— Ладно, я побежала. Это ведь я так, на минутку, по дороге. У меня еще работы...
И уже в дверях прощально машет нам:
— Саёнара! До свиданья!
Глава двенадцатая
Человек начинается с самостоятельности. Без этого и думать не думай, что ты тоже личность.
Вот лежал я, прикрученный гуппером к этой окаянной скрипучей кровати, и мне казалось нет унизительнее состояния, и я уже готов был поверить, такова уж моя разнесчастная планида — от всех зависеть, все терпеть. А главное, не видеть того, ради чего ехал сюда: самой стройки.
А теперь! Теперь-то мне и черт не брат, и Галочка-Галина с ее ледяным взглядом распрекрасных глаз
