беседовали под хрипящий из стереоколонок «мерса» голос Высоцкого. «В заповеднике, вот в каком — забыл — жил да был козел, роги длинные…» — повествовал певец-бунтарь о типичном пути российских козлов.
Поручкавшись с генералом, Воротилкин не стал разводить антимонии, в изложении своей мысли был ясен и краток.
— Я, собственно, как раз про наш заповедник. То есть не совсем теперь наш, бывший наш, а теперь городской, — начал заместитель городского главы.
…Между «Золотыми куполами» и помойкой гаражного кооператива «Ребус», там, где теперь возводили «Чертов палец», был крутой косогор, заросший сорным леском. В этом леске в годы перестройки совершенно оголодавшие работники посольств бывших соцстран, расположенных через дорогу, добывали экологически нечистые шампиньоны, умудрявшиеся расти здесь среди прогнивших глушителей и лужиц отработанного масла. В те времена земли в Москве еще было навалом, помойки и пустоши в изобилии водились вокруг каждого промышленного и непромышленного предприятия, включая дипломатический квартал. Вот такую обширную пустошь в иссохшем на нет, но когда-то полноводном русле речки Старицы выделил Сене Аполлонскому под застройку старый градоначальник. «Смотри не утони, — предупредил со смехом. — Двое до тебя уже пробовали эту топь покорить, да увязли по самые уши». Впрочем, градоначальник уже слышал, что Балтийское море оказалось Сене по колено, а остальные моря ему абсолютно по. «Вижу цель, не вижу препятствий», — говорил Сеня и брал штурмом дворцы, банки, самолеты и женщин.
Получив бросовое неудобье, Сеня вытряс денег у московских скруджей, уложил в топь годовой выпуск свай крупного столичного ЖБК и за пять лет вырастил грибную семейку «Золотых куполов» на пятьсот квартир и полсотни офисов. Такого в Москве еще не было — «Купола» стали первым городом в городе, со своим банком, фитнесом и стоматологической клиникой, не говоря уж про рестораны и магазины. Сорный лесистый косогор, хоть и оказался за пятном застройки, был почищен, огорожен и заселен горными козлами, бухарскими ослами и среднерусскими кроликами.
С первым козлом, контрабандой привезенным из Армении с документами агнца на закланье, случился казус. Козел посмотрел на распаковавших ящик новоиспеченных служителей заповедника — вчерашних узбекских дехкан — мутным желтым глазом, сгруппировался и сиганул через изгородь. Напрасно искала его поднятая по тревоге отдыхавшая от смены охрана «Куполов» — козел бесследно сгинул в лабиринтах гаражного кооператива «Ребус». После этого случая изгородь была надстроена с учетом козлиной прыгучести — и вновь завезенные козлы уже плодились и размножались в рамках отведенной им территории.
Ослы же с самого начала оказались покладистыми, любили потереться о дорогие прикиды посетителей, пожевать оброненные перчатки и трубные звуки издавали только от крайнего возмущения. Парнокопытные плодились как кролики, несмотря на близость никогда не умолкающей трассы и любовь местного населения к ночным фейерверкам. Про кроликов и говорить нечего — служители заповедника не успевали сколачивать все новые и новые домики для ушастого потомства. И даже теперь, когда рядом день и ночь грохотала стройка, козлы и ослы благоденствовали как ни в чем не бывало, и даже предпринимали попытки межвидового спаривания.
Вовлечение в бизнес парнокопытных моментально сказалось на уровне продаж — квартиры в «Куполах» стали раскупаться, как брендовые шмотки на парижских распродажах, — только не за полцены, а за две цены от первоначальной. Это уж много позже, когда Аполлонского подкосил кризис, город вспомнил про незаконный захват земли и забрал облагороженный и унавоженный склон обратно в муниципальную собственность…
— Так вот, про заповедник, — продолжил Воротилкин. — Угрозу он представляет, уважаемый Михал Потапыч, с санитарной точки зрения. Про козлиное бешенство слышали? Нет еще? Слава богу, журналюги, значит, не успели раструбить. А мне вчера главный санитарный врач Щенков доложил: опасность, говорит, уважаемый Платон Андреевич, прямо у вас под носом. Смотрите, говорит, детей своих в заповедник ваш козлиный не пускайте.
Генерал похолодел. Внучка Машенька таскала его в заповедник каждый день — смотреть, как размножаются кролики.
— Так закрыть его к едрене фене и козлов всех ликвидировать!
— Так мы действовать, к сожалению, не можем! Про партию любителей козлов, надеюсь, слышали?
Генерал не слышал, но неосведомленность решил не показывать.
— Так вот, они же нас забрыкают! Скажут, что про бешенство специально придумали, чтобы партию их дискредитировать! А у нас в комплексе, скажу вам по секрету, есть их сторонники.
— И что же делать?
— Козлов нужно срочно вывезти за городскую черту, в спецрезервацию, на карантин. Ну и ослов на всякий случай тоже! Тихо, ночью. О чем я вас и хочу попросить.
Генерал опешил.
— Позвольте, Платон Андреич, я ведь даже не охотник.
— Да какая же тут охота, милейший Михаил Потапович, это же этапирование, так сказать, заключенных. Из колонии на спецпоселение. Ну и потом, я же не прошу вас принимать личное участие. Организуйте, так сказать, процесс.
— Но почему же я? Козлов же надо сначала захватить. У нас ведь есть на это полковник Голубь, ну этот, который в «Альфе» десять лет. У него теперь частное захватное предприятие…
— Вот-вот, вы его и организуйте. Как старший по званию.
— И в какие сроки?
— Срочнее не бывает!
Отказать Воротилкину Потапыч не мог. Нет, генерал от Воротилкина никак не зависел и ничего ему не был должен. Но, будучи человеком военным, он привык к чинопочитанию и беспрекословному подчинению государственным авторитетам. Ну и потом, дело-то общее. У Воротилкина — дети, у Воеводина — внучка, а у Голубя — ручная коза, которую он на поводке выгуливает в заповеднике среди козлов. Заразится бешенством в одну минуту — и поминай как звали. Воеводин силился вспомнить, как собственно зовут козу Голубя. Матильда? Сильвия? Эсмеральда! В честь Квазимодо, он же говорил!
Ночью Потапыч спал плохо. Кровать из карельской березы жалобно скрипела под генералом, ворочавшимся с боку на бок. Воеводин продумывал план. Чуть забрезжил рассвет, генерал с сопением натянул треники из магазина «Мир больших людей», свистнул Полкана и отправился проводить рекогносцировку. Он решил сначала сделать осмотр с дистанции — от торгового центра «Купол’ок», где ему повстречался Стасик Подлипецкий. «Этот точно сторонник партии любителей козлов, — подумал Потапыч. — Козлит и козлит, и ходит как-то вприпрыжку».
— Так что, Патапыч, памаги! Ани меня разор’ат, кл’анусь мамой, — голос Додика вернул генерала к реальности.
— Ладно, Додик, прибедняться. Пожарник тебя разорит! Ты лучше с тотализатором завязывай! Будешь жить — кум королю, сват министру.
— Ай, я и так сват министру, армянскому! — Додик незаметно для себя перешел на безакцентное произношение.
— Ну королю пока не кум? Вот, есть к чему стремиться. Иди проследи там за порядком. Мне тут звоночек один сделать надо без свидетелей.
Додик быстро удалился, прихватив с собой бармена. Генерал проводил их глазами, а потом набрал номер полковника Голубя.
— Спишь, Голуба?
— Никак нет, товарищ генерал! Занимаюсь поддержанием формы!
— Какой формы? Ты ж у нас в гражданском ходишь.
— Физической, товарищ генерал! Мышцы пресса качаю!
Генерал стряхнул со своего выдающегося живота крошки от булки.
— Кончай качать, дуй ко мне. Я тут у Додика дислоцируюсь. Дело есть, срочное. Перетереть надо! Только соблюдай конспирацию! Зайдешь, сделай вид, что увидеть меня не ожидал, случайная, так сказать, встреча!
