Тролль позвонил в колокольчик, и на пороге тут же возникла Ингела, стилизованная под кофейницу начала двадцатого века.
– Наш гость хотел бы выпить коньяка, – сообщил ей тролль.
– Итак, у вас есть тайный дневник сестры Люсии и вы хотите мне его продать? – с улыбкой подытожил Потоцкий.
– Именно так, – кивнул печально тролль.
– Цена будет, конечно, запредельная? – предположил Потоцкий.
– Цена будет такой, какую вы сможете заплатить, – уверенно заметил тролль.
– А дневник, конечно, настоящий? – опять улыбнулся Потоцкий.
– Я не первый день в этом бизнесе, – обиделся тролль.
– Но не каждый день в этом бизнесе встречается такой товар. Хотелось бы быть уверенным, что этот дневник не был написан, скажем, вашей очаровательной Ингелой или еще кем-нибудь. Но откуда взять такую уверенность?
– Вот, – придвинул тролль Потоцкому объемную картонную коробку, доверху наполненную бумагами.
– Что это, сам дневник?
– Из него там маленькие фрагменты, фотокопии, разумеется. Нет, здесь другое. Десятки экспертиз, сделанных полицейскими специалистами – и бывшими, и настоящими – разных стран Европы и США. Графологи и почерковеды, которые сравнивали все имеющиеся в доступности образцы собственноручных записей сестры Люсии. Буду откровенен, одна загвоздка здесь есть. Почти все известные записки сестры Люсии представлены только в Интернете, – оригиналы, как вы понимаете, хранятся в том же Ватикане под семью печатями. Эксперты утверждают, что для стопроцентных выводов им нужны именно оригиналы, а не фотокопии. Поэтому все эти заключения графологов можно считать предварительными. Но ваш вопрос закономерен, я его предусмотрел. В случае если сделка вас заинтересует, мы предпримем кое-какие шаги для получения на ограниченное время образца оригиналов почерка сестры Люсии, и экспертиза может пройти в вашем присутствии. Что касается моей собственной уверенности в том, что мы имеем дело с настоящим дневником Люсии, то, как вы понимаете, она у меня есть, и чтобы добыть ее, я потратил немалые средства. Дело другое – вам нужна ваша собственная уверенность. Эти расходы будут включены в стоимость сделки.
«Боже мой, а ведь тролль говорит вполне серьезно», – почувствовал Потоцкий и жадно сделал несколько глотков коньяка. Тролль с удовольствием проследил за этим.
– Мне всегда нравится смотреть, как вы, русские, пьете крепкое спиртное, – честно признался он. – Кстати, знаете, этот талант объединяет наши с вами две нации.
– А еще финны, – напомнил Потоцкий.
– Нет, – уверенно возразил шведский тролль, – финны не в счет. Они всегда копировали либо вас, русских, либо нас, шведов.
«Неплохо ты подготовился к нашей встрече», – думал Потоцкий, с подозрением перелистывая бумаги из большой картонной коробки. Уж в чем в чем, а в архивном деле он понимал толк. Бумаги, нужно признать, были составлены на совесть. Даже если бы большинство этих экспертиз, составленных на разных языках, и были бы фальшивками, все равно, чтобы их подготовить, потребовалась бы огромная работа. Но похоже, что они были не фальшивыми. Нужно еще выпить коньяку, чтобы разобраться в сложившейся ситуации. А сложилась она вот как. Потоцкий искал выход на Международное бюро научно-технических исследований, потому что ему нужно было найти следы Люды Волковой. Густавссон искал любой повод, чтобы выйти на банк «Феникс», и этим вариантом как бы оказался Потоцкий. История третьего секрета Фатимской Девы поначалу здесь и вовсе была ни при чем. Она стала просто удобным поводом, не более того. У тех людей, которые многие годы занимаются проблемой Фатимы, не возникает даже повода помечтать о той ситуации, в которой он только что оказался. Чертовщина какая-то, прости Господи! Но вот они, эти экспертизы, которые очень уж напоминают настоящие. Остается только надеяться, что сам тайный дневник сестры Люсии в конечном итоге окажется подделкой. Хотя что там думать сейчас о каком-то конечном итоге, до него вообще вряд ли дойдет дело. Люда, Люда Волкова, теперь главное, а совсем не секреты Фатимской Девы.
23
С определенного момента личность Людмилы Волковой, известной в московском свете как топ-модель Мелисса, стала интересовать Андрея Потоцкого совершенно искренне. Наверное, все началось с того самого дня, когда он, наивный, прибыв в городок Тутаев под Ярославлем, сам того не подозревая, случайно дернул за тревожный колокольчик, отчего звон вскоре пошел по всей Руси Великой – и звон совсем нешуточный. Правда, колокола били в очень немногих, зато очень высоких и слишком секретных московских кабинетах. Простой народ этот звон не услышал – и слава Богу! Зато эмоции в этих кабинетах были накалены до предела, и вообще скандал разразился нешуточный. Каких только жутких кар – вплоть до публичной казни – не требовали люди в высоких кабинетах, какие только погоны не срывали со своих подчиненных за допущенный провал, граничащий с катастрофой! Какие карьеры в одно это ужасное мгновение рисковали быть пущенными под откос! Страшно себе представить... Начальники самых могущественных и невидимых простому глазу ведомств вели между собой войну не на жизнь, а на смерть, обвиняя друг друга в самом страшном, то есть в измене родине. А она, вне всякого сомнения, заключалась в том, что кто-то мелкий и неведомый, никому, казалось бы, не подконтрольный и потому крайне опасный для интересов национальной безопасности, взял и дернул за сокровенный тревожный звоночек в городе Тутаеве Ярославской области, проник, так сказать, в самое сердце России и нанес ей подлый удар в спину.
Как это обычно бывает в такие судьбоносные для державы моменты, начальники тут же припомнили друг другу все понесенные ими за последние четыре десятилетия личные обиды от конкурентов по общей борьбе, и дело приняло уже совсем принципиальный оборот. Пока священное пламя войны полыхало в высоких кабинетах, а высокие коридоры сотрясали незаметные для обычного глаза взрывы, пока назревали тектонического характера кадровые перестановки и организационные выводы, наиболее активные и наименее полезные бойцы совершенно невидимого фронта готовились использовать внезапно открывшиеся возможности для решения давно стоявших перед ними карьерных задач. Многие аналитики вовсе забросили свою рутинную скучную работу и занимались только тем, что вычисляли тактические и стратегические изменения, которые со дня на день должны были произойти на ключевых постах, вспоминали, кто с кем был дружен и кто когда кого чем обидел. Из чего тут же делались жизненно важные выводы о том, кто теперь займет какое кресло, а кто и вовсе потеряет все, что только можно потерять.
Для резидентур иностранных разведок в Москве настали горячие времена. Резиденты понимали, что у их русских коллег по тайному оружию происходит что-то очень и очень серьезное, но совершенно не понимали, что именно, а потому страшно разволновались и усилили боевое шпионское дежурство в российской столице. Закрытые линии связи перегревались, шефы из-за рубежа требовали немедленных отчетов и внятных данных о происходящем, а рапортовать было совершенно нечего – режим секретности у русских явно в эти дни зашкаливал. Давно завербованные агенты боялись выходить на связь и делали вид, что не помнят, что их вообще когда-то вербовали. Обстановка удручала своей непредсказуемостью.
Только в самый последний момент волна этого грандиозного скандала натолкнулась вдруг на непреодолимое даже для нее препятствие и тут же спала – с той же скоростью, с какой и поднялась. В самый решающий момент самого ответственного разговора в одном из самых важных кабинетов трем самым большим начальникам, имена двух из которых можно будет раскрыть только лет через пятьдесят, а третьего – и вовсе через сто (и это еще в лучшем случае), стало вдруг понятно, что за тревожный колокольчик в Тутаеве дернул совершенно, можно сказать, посторонний человек, не дававший ни одной подписки, не служивший ни в одном из ведомств, которые они здесь представляли. Это было страшное известие. Легче, наверное, было перенести сейчас даже новость о марсианском нашествии на закрома Госрезерва.
