сумке?
Я киваю, в ужасе от ее новой каверзы.
– Тогда я пока заберу их у тебя и положу на кухонный стол – на видном месте… Ты еще не совсем здорова, чтобы выезжать в одиночку.
– Вы опекаете меня, как ребенка, – шепчу я.
– Только из наилучших побуждений, – отвечает Вивьен. – Почему ты так боишься за свои вещи? Я заметила, во время беременности ты и дома не расставалась с сумочкой, будто пассажирка в трамвае, что опасается, как бы не стащили кошелек.
Получается, пока я носила Флоренс, Вивьен записала меня в параноики. Я и впрямь часто ходила по дому с сумочкой, с блокнотом и ручкой или с книжкой, которую в тот момент читала, но я всего лишь хотела иметь их всегда под рукой. «Вязы» – огромный дом, а к концу срока я стала такой тяжелой и неуклюжей, что всячески старалась избежать излишней беготни.
Я понимаю, что спорить бессмысленно. Пятница наступит совсем скоро. Она начинается в четверг ночью – ровно в полночь. Мы идем через выгон к реке. Я наклоняюсь, чтобы погладить нежную щечку малышки, и, не удержавшись, раздраженно заявляю:
– Я не отдам сумочку и ключи. Не хочу, чтобы они лежали на кухне.
Вивьен вздыхает:
– Элис, мне жаль, что приходится об этом говорить…
– Что такое? – спрашиваю я встревоженно.
Неужели они с Дэвидом не все отняли? Разве у меня осталось что-то еще? Ничего, кроме дурацкого диктофона, что до сих пор лежит в кармане брюк. Я только сейчас о нем вспомнила.
– Вчера, вернувшись домой, я обнаружила ванную в совершенно безобразном состоянии. Другого слова не подберу.
Я вспоминаю события того утра, и у меня горит лицо, но я все равно не понимаю, о чем толкует Вивьен. Я драила ванну на коленях, пока она не засияла.
– Вижу, ты поняла, о чем я.
– Нет, я…
Вивьен останавливает меня жестом:
– Не желаю вникать в подробности. Я все сказала.
От изумления кружится голова: рушатся все мои представления о жизни. Мне нужно выплеснуть ярость, и я стискиваю ручку коляски так, что белеют костяшки. Незачем додумывать картину, о которой говорит Вивьен, чтобы прийти к очевидному выводу. Как Дэвид опустился до подобной гнусности?
– Когда я уходила из ванной, там было чисто, – шепчу я, умирая от стыда.
– Элис, мы обе знаем, что это не так, – терпеливо возражает Вивьен, и на миг мне кажется, будто я и впрямь тронулась умом. – Твоя болезнь явно серьезнее, чем я думала. Признайся, ты просто не ведаешь, что творишь. Ты никак не похожа на человека, способного управлять собой.
Я сглатываю и киваю. Если соглашусь, что больна, Вивьен станет мне доверять. Ей выгоднее, чтобы я была не в своем уме.
– И еще я нашла твой телефон в ванной – в шкафу под стопкой полотенец. Ты хотела его спрятать?
– Нет, – шепчу я.
– Не верю, – говорит Вивьен. – Элис, ты должна посмотреть правде в глаза: ты больна.
У тебя тяжелейшая послеродовая депрессия. – Она гладит меня по плечу: – Здесь нечего стыдиться. У каждого из нас бывают моменты, когда мы нуждаемся в заботе. А тебе, сравнительно с другими, повезло: ведь присматривать за тобой буду я.
28
Чарли с Саймоном сидели на большом зеленом диване, заляпанном белесыми пятнами. Они приехали к чете Рэев, Моне и Ричарду (в прошлом – Фэнкорту). Семья занимала половину двухэтажного коттеджа на широкой, обсаженной деревьями улице в городке Гиллингем в графстве Кент. Позади у детективов была мучительная дорога, натянутый вежливый разговор, но Чарли, по крайней мере, не донимала Саймона злобными замечаниями.
Напротив Саймона, в кресле с высокой спинкой и сальным следом на подголовнике, сидел мальчуган в школьной форме – бордовом джемпере и черных брюках. Парень жевал бутерброд. Рыжеватые волосы растрепаны, и веет казенным запахом, что напомнил Саймону начальную школу «Горз-Хилл», куда он сам ходил в семидесятых.
– Мама с папой сейчас придут, – сообщил детективам Оливер Рэй, оставшийся дома, потому что в школе сломалось отопление.
Саймон сидел и наблюдал, как мальчик кусает толстый ломоть волокнистого хлеба, диетического и неаппетитного на вид. Единокровный брат Дэвида Фэнкорта. Лет тринадцать, прикинул Саймон. Не грудничок. И не девочка. Совсем не Маленькое Личико, как в отчаянии утверждала Элис.
Перекошенная дверь гостиной со скрипом приотворилась, и в комнату с заливистым лаем вбежал большой черный лабрадор. Он тут же ткнулся носом Саймону в промежность.
– Сидеть, Мориарти, сидеть, малыш, – скомандовал Оливер.
Пес неохотно повиновался. В облаке крепких мускусных духов вошла Мона Рэй – пухлая седая дама с каре и россыпью конопушек на носу и скулах. Саймон отметил сходство матери и сына. Фиолетовая водолазка Моны удачно сочеталась с черными брюками и туфлями, в ушах – маленькие скромные золотые сережки с жемчужинами. Мать Саймона назвала бы ее «дамой со вкусом».
Элегантность Моны удивила Саймона. В таком доме он скорее ожидал встретить расхристанную хозяйку. Ему, правда, приходилось видеть жилища и позапущеннее, но они не были так велики. Как правило, это муниципальные хибары, населенные алкоголиками, наркоманами и мошенниками на пособиях. Собаки там были куда костлявее, и ни одну не звали Мориарти.
В гостиной Рэев два больших окна с витражами поверху выходили на улицу, и стекла в трухлявых рамах дребезжали при малейшем ветерке.
Ковер на полу – тонкий и вытертый, больше похожий на красно-коричневую подстилку. Но на стенах асимметрично развешаны шесть живописных полотен, с виду – подлинники. Стало быть, у супругов водятся лишние деньги. Вот только Саймон не мог взять в толк, зачем хозяева потратились на огромные холсты, заляпанные разноцветными брызгами краски. Наверное, Мона и Ричард дружат с каким-то нуждающимся художником и купили у него эту мазню из сострадания. Потолок во всех четырех углах чернел, словно после пожара.
– Догадываюсь, вы не сразу нашли Ричарда, – начала беседу Мона.
– Конечно, ведь он сменил фамилию, – ответила Чарли.
Колин Селлерс, который, собственно, и вычислил отца Дэвида Фэнкорта, весьма язвительно прошелся насчет мужчин, что берут фамилию жены. Чарли обозвала его неандертальцем, но в душе Саймон был с Селлерсом солидарен. Традиции нужно уважать.
– Все больше мужчин так поступает, – сообщила Мона, словно уловив в голосе Чарли неодобрение и решив защитить мужа.
В этот миг в комнату прошаркал маленький горбун с седой бородкой – ни дать ни взять, садовый гном. Серая шерстяная кофта застегнута не на ту пуговицу, а шнурки на ботинках развязались. Состояние дома отчасти объяснилось. Ричард Рэй сразу бросился пожимать гостям руки. При этом он так раскачивался, что чуть было не стукнулся лбом с Чарли.
– Ричард Рэй, – представился он. – Молодцы, что приехали в такую даль. Хотя я уже говорил по телефону, что вряд ли смогу быть полезен.
– Вы видели Элис Фэнкорт в последнюю неделю или слышали что-нибудь о ней? – спросила Чарли.
Она уже задавала этот вопрос Рэю по телефону – при Саймоне. Зря они все-таки потащились в Кент.
– Нет.
– А какие-нибудь необычные встречи или разговоры были? Ничто не показалось вам странным? Может, кто-то слонялся вокруг дома?
Рэи покачали головами.
