Мерри Рулз крепко сжал кулаки, так что ногти впились в ладони. Он подошел к столу и сел. Долго сидел, опустив голову, будто позабыв о капитане, терпеливо ожидавшем продолжения беседы.
Мерри Рулз не обращал на него внимания. Он размышлял. И пытался придумать, что предпринять. Приказать арестовать Байярделя за тяжкий проступок: тот разделил силы, а затем совершил предательство, вступив в переговоры с тем самым человеком, которого был обязан доставить в Сен-Пьер живым или мертвым? Он знал, что в Англии один адмирал, проигравший сражение, даже не совершив при этом ни ошибки, ни предательства, а только отступив под натиском превосходящих сил противника, был расстрелян. Прекрасный пример, чтобы добиться осуждения Байярделя от Совета. Однако не вмешается ли Мари? Не прибегнет ли к своему праву снисхождения и помилования? Несомненно, тогда умело подготовленное население обратит свой гнев против генеральши!
Было нечто такое, что еще удерживало майора от этого шага: слова Байярделя о Лефоре. Рулз помнил угрозы флибустьера. А он знал, что Лефор готов на все. Горячая голова, любитель приключений, которого ничто не могло остановить, если решение принято, каким бы необычным оно ни казалось! Такой человек вполне был способен, как он и сказал своему бывшему товарищу, заявиться с эскадрой разбойничьих судов и учинить осаду Сен-Пьера!
Майор не знал, что говорили об этих разбойниках. Безоружные, на плохоньких суденышках, они захватывали военные корабли, хорошо укрепленные богатые города с мощными гарнизонами. Мог ли устоять Сен-Пьер, если однажды утром появится Лефор с многими сотнями пушек? А если крепость сдастся, какая судьба ожидает его, помощника губернатора острова, в особенности если он осудит Байярделя?
Тот, по-прежнему внешне очень спокойный, не шевелясь изучал Мерри Рулза. Он пытался угадать, какие мысли тревожили пунцового майора, бродили в его огромной голове. Но не могло быть никакого сомнения: Рулз готовился сыграть с ним злую шутку. С самого начала Байярдель догадался, что майор под любым предлогом хочет отправить его в тюрьму. А в его положении можно было найти десять, двадцать предлогов для этого!
На генеральшу рассчитывать не приходилось, она вряд ли выручит из беды. Нет, Лефор, только Лефор мог бы его спасти, если, конечно, его не повесят до прибытия друга!
Наконец, Мерри Рулз поднял голову и окинул капитана строгим взглядом.
– Капитан! – обронил он. – Вы не оправдали доверия своего народа. Вы руководили экспедицией хуже последнего юнца в этом порту. Можно подумать, вы никогда раньше не плавали, никогда не сражались. Должен вам признаться, что члены Совета непременно сочтут ваше поведение, по меньшей мере, странным. Пошли слухи, и вы это несомненно знаете, что вы могли вступить в сговор с некоторыми из пиратов, ваших друзей, таких, как Лефор. Ваш провал, ваше поведение лишь подтверждают эти подозрения. А вы сами признались, что вели с этими канальями переговоры! Да, признались! Боюсь, ничто вас не спасет…
Байярдель дрожал. Не от страха, а от сдерживаемого гнева. Он не мог вынести подобных обвинений. Он – предатель?! Он, спасавший свою страну, помогавший Лефору освобождать генерала Дюпарке!
– Господин майор! – дрогнувшим голосом вскричал Байярдель. – Я счастлив, что вы возлагаете эти обвинения на Высший Совет, ни один член которого не может угадать собственное решение. Никогда! Никогда и никто не говорил со мной в таком тоне! Это шпага, сударь, способна заставить замолчать любого негодяя, осмелившегося произнести такие слова! Я всегда был верным офицером, и госпожа Дюпарке это знает, а вы забыли!
– Надеюсь, – слащаво и насмешливо проговорил Мерри Рулз, – что она будет здесь и напомнит об этом Совету, когда он соберется, чтобы судить вас. Надеюсь также, что вы сами будете с таким же пылом, как сейчас, защищать себя!
Майор снова вскочил и закружил по комнате. Он старался не смотреть на Байярделя, но тот не сводил с него глаз. В нем проснулась вся накопившаяся к этому человеку ненависть. Он стал вспоминать, как обезоружил, а потом спас майора! Припомнил, как они с Лефором отстояли майора перед генералом Дюпарке. Теперь бывший лейтенант Пьерьера оказался наделен огромной властью, он стал хозяином и непременно за себя отомстит.
Тем не менее капитан заметил, как черты лица Рулза смягчились. Очевидно, он изобрел новую хитрость. Майор в самом деле заговорил вполне миролюбиво:
– Я только что упомянул о Высшем Совете. Капитан Байярдель! Я знаю, какие услуги вы оказали Мартинике, как знаю и о том, что вы мужественный офицер. Вот почему я отказываюсь решать вашу судьбу. Меня могли бы обвинить в небеспристрастном отношении.
Он замолчал, но продолжал расхаживать, заложив руки за спину и повесив голову.
– Сейчас я прошу от вас только одно, – продолжал он, – составьте подробнейший рапорт о том, что произошло на Мари-Галанте, в бухте Валунов и в Железных Зубах… Приглашаю вас непременно упомянуть там об угрозах в адрес Сен-Пьера и меня лично от пресловутого Лефора. Так как вы передали его слова мне, вы не должны о них умалчивать; это будет, по крайней мере, поучительно для членов Совета и колонистов Мартиники…
– Я напишу рапорт, – сжимая кулаки, пообещал Байярдель.
– Очень на это надеюсь. Не забывайте также, что капитан Эстеф тоже составит свой отчет; с этой же просьбой я обращусь и к капитану Шансене. Итак, вам ни к чему пытаться представить факты иначе, чем было в действительности, даже если это помогло бы вам выставить себя в выгодном свете. Ведь члены Совета признают только точность и подлинность.
– А вы думаете, майор, – спросил Байярдель, которому стоило огромного усилия обуздать невольную вспышку, – что такой человек, как я, нередко смотревший смерти в лицо, испугается предстать перед собранием людей, думающих исключительно о политике? Я говорю «о политике», давая этим вам понять, что я вовсе не заблуждаюсь на их счет. Если и была допущена ошибка, то вовсе не по моей вине, и судить меня будут не за нее, а потому, что некоторые политики умудряются обратить мои действия мне же во вред. А если меня осудят? Тем хуже, черт возьми! Придет день, и вы узнаете, майор, что главное – жить в мире по совести. Я всегда поступал честно, сражаясь за короля и отечество. Если я ошибся, то по недосмотру, но я не предатель. Если меня отправят в тюрьму, даже на виселицу, я точно знаю, что это будет сделано исключительно из чьих-то личных интересов. Прекрасно! – вдруг выкрикнул он громовым голосом, так как майор в эту минуту позволил себе осуждающий жест. – Я говорю о личных интересах и хочу уточнить, что интересы эти мне отвратительны! Неужто вы полагаете, что старый вояка, не один год прослуживший под обжигающим тропическим солнцем, до сих пор не составил себе представления о возне, затеянной ради вхождения во власть? Вы думаете, я не вижу, какие страсти разыгрываются у честолюбцев вокруг кресла, занимаемого госпожой Дюпарке? Не обманывайте себя! Эти сказки не для меня. Пока мы одни, майор, позвольте вам сказать, что я знаю, как и кто затевает на этом острове заговоры, и уже давно! Черт подери!
