Следующие несколько дней, когда мы с Джоем оставались одни, я брал перо и бумагу и принимался за письма. Прежде всего я написал домой. «Дорогая мама… — начал я, потом подумал и добавил: — и отец». Я рассказал им, как нашелся Джой, как быстро он поправляется, как хорошо нам живется у Лонни. Я не сознался, что скучаю по дому, что собираюсь вскоре вернуться вместе с Джоем. Не мог так прямо все написать! Еще упомянул о Дженни и отдельно послал горячий привет Китти.
Затем сочинил письмо Эдварду С., а Эмили оставил под конец. Как к ней обращаться, стала ли она уже миссис Харрис или еще нет? Подумав, я вывел на конверте: «Питу Харрису для Эмили». О чем же ей написать? Оказалось, это не трудно. Я исписывал страницу за страницей, рассказывая все по порядку, делясь пережитым — и горем и радостью.
Шла вторая половина марта. Мы жили дружно и счастливо в доме Лонни, и я почти избавился от тоски по дому, которая одолевала меня сначала. Все хлопотали вокруг Джоя, забота о нем сплачивала нас. Лонни был очень веселым и радостным в эти дни. Всякий раз он приносил что-нибудь особенное к ужину: устрицы — их очень любила бабушка; мороженое — его обожал Джой. Однажды вечером, когда кашель у меня совсем прошел, Лонни повез меня и Дженни в кино, а Джой остался дома с бабушкой. В утешение он получил от Лонни большой пакет воздушной кукурузы. Лонни считал нас троих своими детьми. По вечерам он просил Дженни читать вслух, мы сидели вокруг стола и слушали. Лонни с Джоем забирались на старую кушетку, и рука Лонни покоилась на плече Джоя. Я заметил, что бабушка, стоя у гладильной доски, наблюдает за Лонни. В ее глазах были слезы.
Я набирался сил и все чаще задумывался над тем, где бы найти работу, дармовой хлеб не лез мне в горло. Лонни понял, что мне не сидится без дела.
— Конечно, конечно, Джош. Буду искать, авось что-нибудь и подвернется. Только не надо торопиться. Ты потерял за зиму восемь килограммов. Я не позволю тебе переутомляться, пока не наберешь силенок.
Как-то вечером снова приехала миссис Артур. Она спросила Лонни, можно ли ей завтра забрать Джоя, меня и Дженни к себе пообедать. Лонни улыбнулся.
— Вы уверены, что хотите позвать всех троих, а не одного вашего любимца? — спросил он, указывая на Джоя.
Миссис Артур оказалась милой женщиной, понимающей шутки.
— Джой — моя первая любовь, — ответила она в тон Лонни, — но остальные мне тоже по душе. Я хочу послушать игру Джоша. Посмотрим, верно ли то, что говорит о нем младший брат.
Я тщательно отутюжил старые брюки, полученные от Пита Харриса, а Лонни одолжил мне приличную рубашку. Джой вырядился в подарки миссис Артур. Дженни надела свое лучшее платье из голубого ситца и перехватила волосы голубой бархатной ленточкой. Ее наряд вызвал наши одобрительные возгласы, от похвалы щеки ее зарделись, веснушки исчезли и она еще больше похорошела.
Миссис Артур заехала за нами в одиннадцать часов. Она держалась очень просто, по-дружески; и нам было с нею легко, мы быстро освоились. Жила миссис Артур в фешенебельном квартале, не то что Лонни. Дом оказался роскошным, но меня притягивало одно — огромный рояль в гостиной. Я подошел к нему, как зачарованный, не замечая, что все смотрят на меня и улыбаются.
— Джош, мы оставим тебя здесь на некоторое время, — сказала миссис Артур. — Ты, наверное, хочешь немного поупражняться. В твоем распоряжении целый час, пока мы не сядем за стол.
Никогда еще я не играл на таком превосходном инструменте. Возникавшие из-под моих пальцев звуки привели меня в такое волнение, что, забыв обо всем на свете, я заиграл сначала негромко, а потом увлекся и дал волю своим чувствам. Я сыграл мелодию, которую сочинил когда-то для Эмили, а потом пустился импровизировать. Вся история, приключившаяся со мной и Джоем, проходила перед моим взором. Я забыл, где я, забыл, что меня могут услышать. Играл и видел, как несут труп Хови по железнодорожным путям; вспомнил девочку, отдавшую мне жаркое. «Мне стыдно, что у меня есть еда, в то время как мои сверстники голодают», — говорила она. Играл и как бы заново испытывал страх, голод, холод, разлуку с Джоем и, наконец, радость и признательность всему миру за то, что мне вернули веру в будущее. Только кончив играть, я увидел, что миссис Артур, Дженни и Джой стоят рядом. Я встретился взглядом с Дженни, ее большие глаза смотрели печально.
— Я не знала тебя, Джош, — почти шепотом сказала она.
Миссис Артур пристально и задумчиво меня разглядывала.
— Ты импровизировал, ведь верно? — наконец спросила она.
— Да, — ответил я, решив, что ей моя игра не понравилась.
— И никто, кроме мамы, тебя музыке не учил?
— Нет, но она прекрасный учитель.
— Я не сомневаюсь, Джош. — Она все так же задумчиво глядела на меня. — Ты бы хотел найти работу как пианист, верно?
— Вы даже не представляете, как сильно мне этого хочется.
— Ну что же, — она перевела взгляд на Джоя, чье лицо светилось гордостью за меня, — ну что же, надо подумать, Джой. Может, и удастся что-нибудь сделать для твоего брата.
Обед я помню смутно, хотя, конечно, накормили нас очень вкусно, подавали на тонком фарфоре — Дженни потом прожужжала бабушке все уши. Миссис Артур была весела и приветлива, Джой и Дженни непринужденно болтали с ней. Только я один помалкивал. Казалось, я грежу наяву, и приходил в себя, лишь когда остальные начинали подтрунивать надо мной. Миссис Артур все время улыбалась.
— Даю слово, Джош, я найду тебе работу.
В тот день мечта, родившаяся когда-то у нас с Хови, начала осуществляться. Не прошло и недели, как миссис Артур снова посетила нас.
— Джош, вчера вечером мы с мужем беседовали с управляющим одного модного ресторана. Его фамилия Эриксон, он приятель мужа. Мы убедили его, что посетителям понравится, если по вечерам в его заведении будет играть музыка. Он и тебе поможет, и сам не прогадает. Я ему все о тебе рассказала. Он считается с моим музыкальным вкусом и дал согласие тебя послушать. Завтра я заеду и отвезу тебя к нему.
Долгий кошмар уступил место волшебной сказке. Мистеру Эриксону понравилась моя игра. Жалованье, которое он мне назначил, казалось королевским во сравнению с пятью долларами в неделю, которые платил мне Пит Харрис. Миссис Артур поехала со мной в магазин и купила мне подходящий костюм и ботинки. Она настаивала, что это ее подарок, но я записал все цены, чтобы расплатиться с ней из первых заработанных денег. Попрошайничество оставило во мне незаживающую рану, которая начинала ныть даже при самых невинных подношениях.
Работа в ресторане пришлась мне во душе. Здесь не нужно было дурачиться и паясничать, как в балаганах. Я был опрятно одет, никто надо мной не потешался, публика вежливо заказывала полюбившиеся песенки. Только одно мне не нравилось, но я не решался говорить об этом вслух. Мистер Эриксон вложил в меню отпечатанный в типографии листок, озаглавленный «Наш беспризорник с большой дороги». В этом листке посетители могли прочесть все о Джое и обо мне; о том, что мы ушли из дома, потому что родители не могли нас прокормить. В листке подробно рассказывалось, как мы попрошайничали, мерзли и голодали. Мне было стыдно. Наши беды выставляли напоказ, как плавники бедного Эллсуорта или слоноподобную мадам Олимпию, как горб Эдварда С. Кенсингтона. Но не то было время, чтобы проявлять излишнюю чувствительность. Работу днем с огнем не сыщешь, и я не имел никакого права роптать. Я ничего не рассказал о злополучном листке ни Джою, ни Дженни, только однажды вечером открылся Лонни. Его губы сжались, глаза посерели, но он промолчал. Спустя некоторое время мистер Эриксон решил выпустить перед публикой и Джоя. В газетах и по радио писали и говорили о мальчике, похожем на ангела, с банджо вместо арфы. Посетители хотели увидеть младшего «беспризорника». Я долго репетировал с Джоем, помогая ему подобрать аккомпанемент к старым балладам и современным песням. И вот Джой встал рядом со мной на эстраде, он пел и брал звонкие аккорды на старом банджо Хови. От публики не было отбоя: хрупкая внешность Джоя и врожденный артистический дар сразу принесли ему успех. Посетители ресторана охотно прощали ему, если он фальшивил. В зале раздавался сочувственный смешок, когда он вдруг пускал петуха; Джой обезоруживал всех своей улыбкой, и зал разражался аплодисментами. Джой не придавал особого значения тому, что с первого взгляда нравился людям. Для него это было чем-то естественным: мол, чего уж тут ликовать? Но для меня наш успех был просто чудом, и я никак не мог к нему привыкнуть. Я часто
