еще он так гордо не выпячивал грудь! И казался глыбой, так что его конь представлялся в сравнении с ним совсем маленьким. Многие флибустьеры продевали в уши огромные серьги, нависавшие на щеки. Густые бороды закрывали половину лица. Пропыленные, в обмотанных вокруг головы колпаках, со сверкавшим за поясами оружием, с голыми волосатыми ногами, обутыми в свиные самодельные сапоги, матросы, несмотря на добродушные улыбки, не сходившие с их лиц, вызывали только ужас.
Лефор, ехавший во главе отряда и опережавший остальных на десять туаз, натянул повод и застыл. Он поднял руку, и отряд сейчас же остановился. Затем Лефор обнажил шпагу с золотой рукоятью и поднял перед собой, словно собираясь поцеловать клинок.
Лефор приветствовал роты вспомогательных войск и их командиров. Над фортом повисла тишина. С высоты башен пушкари любовались открывавшимся зрелищем.
– Полковник Лауссей! – крикнул Лефор. – Выкатите бочонок рому! Угощайте своих солдат и не забудьте о моих, черт побери!
– Да здравствует капитан Лефор! – грянули флибустьеры.
– Да здравствует Лефор! – подхватили солдаты.
Флибустьер отбросил поводья и проворно спрыгнул наземь в ту минуту, как к нему подходил Байярдель.
Лефор жестом остановил его в нескольких шагах и окликнул зычным голосом, который начали было забывать в крепости:
– Капитан Байярдель!
Эхо раскатилось до самых дальних окраин крепостного вала.
– Капитан Байярдель, – продолжал флибустьер, – именно вам принадлежит честь доставить сюда ко мне безоружных, почтительных и раскаивающихся господ Мерри Рулза де Гурселу, Пленвиля, Босолея и Сигали…
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
Правосудие Лефора
Когда Мерри Рулз услыхал барабанный бой и звуки трубы, он устремился к окну и увидел, как прибыл Лефор.
На короткое мгновение он возмечтал, чтобы какой-нибудь простак, увлеченный речами и уловками Пленвиля, сгоряча застрелил флибустьера. Он не думал о возможных гибельных последствиях такого поступка.
Затем он обратил внимание на бросавшееся в глаза величие флибустьера, его кричащий наряд: зеленоватые сапоги из галюша с красными каблуками, расшитый золотом камзол, широкие короткие штаны, венецианские кружева, шляпу с плюмажем, украшенную разноцветными лентами. Увидел, как золотая рукоять его шпаги блестит в лучах заходящего солнца. Он наконец понял, что для него партия проиграна.
Рулз оставил это душераздирающее зрелище и отошел к своему столу. Шпага и пистолеты лежали у него под рукой. Он медленно прицепил оружие к поясу, в последний раз обвел взглядом мебель, комнату, служившую кабинетом сначала генералу Дюпарке, потом – Пьерьеру и, наконец, ему. Он покачал головой при мысли, что, если бы десять лет назад ему сказали, что его ждет судьба Пьерьера, он бы не поверил. Однако дело обстояло именно так. Он был генерал-губернатором, как и Пьерьер, и так же, как тот, не обладал реальной властью. Тем не менее расплачиваться приходилось ему. Он заплатит даже дороже, чем Пьерьер, которого генерал Дюпарке по доброте сердца всего-навсего отправил в изгнание!
Он представил себе виселицу, которую прикажет для него соорудить Лефор. Ждать милости от морского разбойника не приходилось. Если верно то, что он вправе вершить суд и расправу за преступления, совершенные на море, в гаванях и прибрежных колониях – одно то, что Рулз отправил на Мари-Галант эскадру береговой охраны для уничтожения флибустьеров, будет ему, Рулзу, стоить жизни.
Он попятился к двери. Как он мог бросить вызов человеку, трижды без труда одержавшему над ним верх, в том числе и в походе на Мари-Галант!
Но в ту минуту, как Рулз собирался повернуть ручку, он остановился, спрашивая себя, не лучше ли пустить пулю в лоб, только бы не дать пирату возможность вздернуть его на виселицу.
Рулз долго колебался. Вдруг воспоминание о Мари пришло ему на ум. Перед глазами у него возникло ее восхитительное и чистое лицо, ясный взгляд, безупречная фигура, разжигавшая в нем страсть; и ему пришлось закусить губы, чтобы остановить горькие слезы, готовые пролиться после пережитых испытаний, разочарований, утраченных иллюзий, наконец, поражения.
Он уже опустил руку на рукоять одного из пистолетов. Тот был заряжен, оставалось сделать совсем немного: взвести курок, поднять пистолет и выстрелить. Но снова образ Мари всплыл в его памяти! Увидеть ее еще раз… Хотя бы один раз…
Рулз заткнул пистолет за пояс. Он столько для нее сделал! А она скоро опять будет иметь власть на острове. Не вступится ли она за него?
Луч надежды блеснул в его душе, и он повернул ручку двери в то самое мгновение, как во дворе зазвучал зычный голос капитана Лефора, приказывавшего Байярделю привести предателей.
Рулз не стал дожидаться, когда флибустьер договорит, и поспешил в коридор, а оттуда – на лестницу. Пока он спускался, не торопясь, тяжело преодолевая ступень за ступенью, он чувствовал, как надежда ему изменяет. Он говорил себе, что Мари – самая непостоянная женщина на свете. Она отдавалась всем мужчинам, какие только пожелали ее любви; всем – но не ему! Потом она без борьбы пожертвовала сразу двумя верными слугами, которым сегодня она обязана вновь обретенными состоянием, честью, удачей: Лефором и Байярделем. Она даже отправила в изгнание Мобре, – а ведь она, кажется, так его любила! Чего же ему ждать от нее?!
Когда он подходил к двери, выходившей во двор форта, то обратил внимание на то, что ночь уже наступила и пришлось даже зажечь факелы. Он не торопясь пошел вперед. Едва его заметили, как снова загремел мощный голос Лефора, обратившегося к нему с издевкой:
– Вот наконец тот, кому я поклялся отрезать уши!
