татуировкой на его спине.
Правда, у Симоны появилось желание кое-что изменить.
— Знаешь, — сказала она, когда Рафаэль в энный раз прошел мимо нее, — настоящий мастер мог бы сделать так, что эта тату читалось как «солнышко, я вернусь».
— Нет. — Раф не остановился, однако уголки его губ дрогнули, и Симона решила продолжить наступление.
— «Неверный путь, вернись назад», — предложила она. — Ну, эту надпись можно было бы использовать в качестве дорожного указателя.
Он одарил ее взглядом, который мог испепелить кого угодно.
— Ты прав, — тут же отступила Симона. — Женщин за рулем это все равно не остановило бы. Они бы скорее налетели на скалу, чем отвели от тебя взгляд. А что ты думаешь насчет простого черного квадрата вообще без всяких слов?
Его губы снова дрогнули. Может быть, от смеха. А может, от боли.
— Ешь свои хлебцы, — велел он.
Она откусила соленый хрустящий кусочек и, прожевав, заявила:
— Тогда «Обитель любви».
— Надпись останется неизменной, — сказал Рафаэль твердо. — Привыкай.
— Клянусь, ты ждешь не дождешься, когда я начну придумывать ребенку имя, — сменила тему Симона.
— Да поможет тебе Бог, — пробормотал он.
— Ну конечно, — согласилась она. — Но ты сам понимаешь, что, скорее всего, Он предложил бы нам имя одного из своих архангелов. Ну, как насчет Михаила?
— Хорошее имя.
— Уриэль?
Взгляд, которым Рафаэль наградил ее, не оставлял никаких сомнений в том, что он об этом думает.
— Метатрон. Или…
— Нет, — отрезал он.
Но в то утро Рафаэль покинул спальню с улыбкой на лице.
Рафаэль делал все, на чем настаивал Этьен, присутствовал на всех встречах и бесконечных переговорах. Его уважение к де Морсе росло день ото дня. Так же как и ощущение того, что он попал в ловушку. Только ночью ему удавалось расслабиться. Только в объятиях Симоны он находил своего рода освобождение, испытывая в то же время вину за то, что заставил ее приехать сюда. Приехать и жить той жизнью, которая ей не нравилась. Симона ни разу не пожаловалась, хотя по ее глазам он понимал, что она несчастлива.
Однажды утром Симона сказала:
— Рафаэль, можно задать тебе вопрос?
— Конечно.
— Как ты думаешь, куда мы придем со всем этим?
— С чем?
— С нашими отношениями.
Он застыл:
— Не знаю.
— Мы могли бы обсудить это.
— Что обсудить? — осторожно спросил Рафаэль, чувствуя, как его охватывает паника. Неужели ему снова предстоит увидеть, как она уходит от него? Нет! Только не сейчас. Он осознавал всю глубину своей привязанности к этой женщине, однако понимал, что не сможет удержать Симону. — Ты хочешь уехать?
— Нет. — Она подошла к нему и, взяв его за руку, повернула к себе лицом. — Рафаэль, нет! Меня просто интересуют твои намерения. Насчет Мараси, насчет меня, в конце концов. Ты постоянно отмалчиваешься. Ты никогда не говоришь, чего хочешь.
— Я хочу, чтобы ты была счастлива. — Он сделал глубокий вдох и добавил: — Со мной.
Глаза Симоны наполнились слезами.
— Я ненавижу ее.
— Кого?
— Твою мать.
— Я и сам не очень-то ее люблю, — пробормотал Рафаэль. Он не понимал, какая тут связь. — К чему ты это?
— Когда ты сможешь доверять мне? Поверишь, что я поддержу тебя, а не причиню боль? Во всем виновата твоя мать и то, что она натворила. — Симона скрестила руки на груди. — И я тоже виновата. Я тоже многое натворила. А мне нужно, очень нужно, чтобы ты доверял мне, Рафаэль. Без этого у нас с тобой никогда ничего не получится.
— Симона… — Он не знал, что сказать. — Я пытаюсь…
Она наклонила голову. Он понял, что она плачет.
— Да, ты пытаешься.
После этого разговора они мало виделись. Для него последние дни представляли собой бесконечную череду встреч — одна важнее другой. Каждый вечер он приходил усталый, но не настолько, чтобы не заниматься любовью. Но сказывалось накопившееся внутреннее напряжение. Казалось, он все время был настороже, с подозрением глядел на всех, даже на нее.
Сколько еще он сможет так продержаться, не подпуская к себе никого?
Симона предложила пригласить в Мараси Харрисона. Уж ему-то Рафаэль всегда доверял. Приближалась дата, когда будет обсуждаться вопрос, станет ли Рафаэль наследником престола. Ставки были высоки. Власть, которой Рафаэль уже обладал, значительна.
Но вот нужна ли ему власть — об этом можно было только догадываться.
Симона частенько уходила на виноградник, захватив с собой любопытного щенка, тачку, секатор и пару рукавиц. Сады, окружавшие замок, содержались в идеальном порядке, а вот здесь всегда было полно работы.
Лозы, над которым она трудилась, прибыли из Кавернеса тридцать лет назад. Их прислал ее отец, а Этьен посадил.
Симона усмехнулась, выпрямившись и обозрев ряд. Нельзя сказать, что они ровно посажены.
Эти лозы символизировали ее связь с домом. Она скучала по Кавернесу, скучала по обязанностям, которые лежали на ней, и коллегам. Она скучала по Люсьену и Габриель, по любимому кафе. Она скучала по своей свободе.
Высокие, словно монастырские, стены вокруг виноградника еще больше заставляли ее чувствовать себя заключенной, но, по крайней мере, здесь было небо над головой и вид на долину, от которого замирало сердце и перехватывало дыхание.
В последнее время Рафаэль и этого не видел.
За ее спиной зашелестели кусты. Возможно, от порыва ветра.
— Смотри, — долетел до нее тихий шепот. — Это принцесса.
— Принцессы не обрезают лозы, — послышался другой тонкий голосок.
— А вот и обрезают.
— Вообще-то мама говорила, что она не настоящая принцесса, пока не вышла замуж за принца. Да и принц тоже не настоящий, ведь король об этом не объявил.
— Подвинься немного.
Листья снова зашелестели. Руби зашевелила ушами, но по-прежнему следила исключительно за Симоной. Да, сторож из нее никудышный.
— Тихо! Ты очень шумишь. Она нас увидит.
