Серебристый «ауди» виднелся на парковочном пятачке.
Темноволосая прелестница в сарафане без бретелек стояла, прислонясь к двери винодельни.
Лучше бы ее здесь не было.
— Деревья? — поинтересовалась она, когда Раф вышел из машины.
— И изгородь. — Он посмотрел на свою рубашку, всю в листьях и щепках. Может, и так сойдет, но здесь есть кран, раковина, а в джипе лежит запасная рубашка. Раф вытащил рубашку и направился к дверям винодельни. — Давай зайдем.
Симона вошла в серое здание с зеленоватой крышей из гофрированного металла. Конечно, здесь не было и намека на старину, чем отличалась винодельня Кавернеса. А вот деревянный интерьер дегустационного зала обладал определенным грубоватым очарованием.
— Дай мне время смыть с себя грязь, а потом я тебе тут все покажу, — сказал Рафаэль, направляясь к раковине позади бара и на ходу стаскивая с себя майку.
— Конечно, — согласилась она.
Симона невольно залюбовалась его телом — сильным, поджарым, с рельефными мышцами, которые будут заметны под любым слоем грязи. А потрясающие синие глаза придавали его внешности дополнительное очарование. Грязный или чистый, Рафаэль был потрясающим мужчиной.
Но не только это делало Рафа невероятно привлекательным. Нельзя было не заметить его доброту, эмоциональность, вечное желание защитить обиженного, стремление к успеху, граничащее с одержимостью… Да, любой женщине нелегко забыть время, проведенное с ним.
Она так и не смогла.
Симона попыталась сделать глубокий вдох и отвести глаза в сторону. Однако это было трудно. Наконец, справившись с дыханием, она произнесла:
— Твоя спина…
Рафаэль замер, но не обернулся.
— Тебе что, не нравится тату? — спросил он.
— Нет. Сделано здорово. Вот только сами слова… «Никогда не оглядывайся».
Только умывшись и взяв полотенце, он повернулся к ней:
— А что слова?
— Они кажутся такими… — Как объяснить впечатление от этих суровых слов, словно впечатавшихся в его спину? — Одинокими. Наверное, все же есть что-то, о чем стоит помнить. — Девочка и красивый мальчик чуть постарше, положивший ей в туфельку лягушку, для которой она потом сделала в саду домик… Первый поцелуй — слаще, чем солнечный свет… Первое объятие… Симона попыталась заглянуть ему в глаза. — Ведь есть же?
Он не ответил. Отвернулся и надел чистую майку.
— Когда ты сделал тату? — спросила Симона.
Рафаэль долго молчал. Наконец на лице его появилась странная улыбка, а взгляд, насмешливый и горький, встретился с ее взглядом.
— Когда я впервые приехал в Австралию. После того, как мы с тобой расстались.
— Хм… — Возмущению ее не было предела. Оказывается, это она ответственна за ту боль, которую ему пришлось испытать. И за тату тоже. — Ну да, конечно. Я всего лишь проплакала шесть месяцев. А следующие шесть проклинала тебя. Но я ничего не забыла и до сих пор храню воспоминания. Может, это вообще характерно для женщин?
— А может, это зависит от силы чувства?
— Не рассчитывай, что я с тобой соглашусь, — бросила она жестко. Как он посмел назвать ее любовь минутной прихотью? Как он посмел представить ее злодейкой? — Ты хочешь забыть прошлое, Рафаэль? Отлично. — Симона приблизилась к нему. — Ты хочешь жить настоящим и смотреть в будущее? Отлично. Вот мы и здесь. Давай показывай свой чертов виноградник!
— Осторожнее, Симона. — Его глаза сузились, он сжал зубы. — Женщине не стоит ругаться.
— Если в твоей памяти хоть что-то сохранилось, ты должен помнить, что я всегда испытывала особенное удовольствие, когда вела себя не как леди. Тебе нужен еще пример?
— Что ты собираешься делать, принцесса? — Они стояли почти вплотную друг к другу. — Ударить меня?
— О нет. — Если честно, ей хотелось именно этого. — Ты получил от меня достаточно тумаков в детстве. А может, и нет… Но сейчас я хочу привести другой пример. — Она положила руку ему на грудь, потом обхватила его за шею и прикоснулась губами к подбородку. Очень нежно. — Ты думаешь, я не любила тебя? — Еще один поцелуй достался этому упрямому подбородку, а затем губы Симоны мягко скользнули к краю его рта. — Ты думаешь, твои чувства были сильнее? И ты единственный, кто страдал? — Рафаэль судорожно втянул в себя воздух. — Ты не прав, — прошептала она, прильнув к его губам.
Губы Рафаэля были теплыми и твердыми. Плотно сжатыми. И солоноватыми. Симона почувствовала, как дрожь пробежала по его телу, но он так и не ответил на поцелуй. Она начала отстраняться. Эксперимент закончен. Эксперимент провалился.
И тут руки Рафа обхватили ее лицо, его губы приоткрылись, прижимаясь к ее губам, барьеры рухнули, и все вокруг них закружилось.
Как она была беспечна! Как чертовски беспечна! Впрочем, она всегда была такой, особенно когда дело доходило до занятий любовью. Теперь Рафаэль требовал продолжения.
Желание, неукротимое, необузданное, сжигало его, а близость Симоны побуждала к действию; ее аромат окутал его, затуманивая сознание. Тело просто молило о большем.
— Помни меня, — прошептала она. — Помни это.
Рана на сердце Рафа открылась.
Он выругался и отпрянул от нее. Отказываясь от воспоминаний. И от поцелуя. Рафаэль отвернулся и направился к раковине, чтобы ополоснуть холодной водой лицо. Ему удалось справиться с собой. Старая боль была спрятана, но теперь Симона знает, что она есть, и он проклинал себя за то, что невольно посвятил ее в свою тайну.
Рафаэль вытер лицо полотенцем и посмотрел на Симону.
Она выглядела потрясенной. Растерянной. Почти убитой. Совсем не похожей на спокойную и собранную владелицу Империи шампанских вин Дювалье.
— Наверное, это была не слишком хорошая идея, — пробормотала она, запинаясь.
— Не слишком, — согласился он. — Черт возьми, Симона! — Голос его звучал хрипло и напряженно. — Что ты, в конце концов, хочешь от меня? Ты предлагала дружбу, соглашение или что-то там еще. Я сделал все возможное, но это… это не дружба! Это война!
Симона поняла, что у нее ничего не получилось, раньше, чем он. Лучше бы она не приходила сюда. Лучше бы она не целовала его.
— Ты сам хотел войны, солдат, — попыталась защититься она. — Я только подыграла тебе.
— Я не хотел войны. — В его голосе была боль. — Я хотел… другого. Бог знает чего, но чего-то такого, что устроило бы Габи и детей.
Симона ошеломленно посмотрела на него:
— Каких детей?
— Детей Габи.
— Она беременна?
— Нет.
Симона не была пьяна. Она не брала в рот ни капли. Но она никак не могла понять, о чем идет речь.
— Думаешь, настанет такой день, когда мы с тобой сможем нормально общаться?
— Работай над этим, принцесса.
— Тебе это тоже не помешало бы.
— Я стараюсь. Если и ты, со своей стороны, поспособствуешь, это очень даже поможет. Или ты хочешь, чтобы мы выглядели врагами на свадьбе?
— Нет. Но…
