На самом деле, это был подарок Она с нетерпением ждала, как он удивится.
Джоан подвела его к верстаку у куста боярышника. На нем, закрытая полотном, возвышалась большая бесформенная глыба.
– Закрой глаза.
Он с любопытством посмотрел на верстак, и его веки сомкнулись. Она сбросила покрывало и обнажила не Святую Урсулу, а мерцающую глыбу белого камня.
– Смотри.
Он открыл глаза, и она увидела в них изумление, но ни капли той радости, которую рассчитывала увидеть.
– Это мрамор, – пояснила она.
– Я знаю.
– Когда мы приехали домой, первое, что Марк сделал, перенес могилу отца. Он хочет поставить статую в часовне возле склепа, где сейчас покоится его тело. Святой Георг в доспехах, чтобы таким образом увековечить то, как он погиб. Из лучшего мрамора, сказал он, высеченная лучшим каменщиком, то есть тобой. Найти такую глыбу было нелегко. Ее из Италии привез епископ, хотел оставить на свое собственное надгробие.
– Камень прекрасен, Джоан.
Ее смутило отсутствие энтузиазма в его голосе.
– Разве ты никогда не работал с мрамором?
– Работал, дважды, но я не смогу сделать эту статую.
– Почему? Она будет прекрасна, и ты можешь делать все, что захочешь. Марк доверяет твоему вкусу, ему не нужны эскизы. Он знает, что ты занят на строительстве и на изготовление статуи потребуется много времени, если это тебя волнует.
Он не спеша приблизился к камню, коснулся его поверхности, пробежался пальцами сверху вниз. Сожаление омрачило его черты.
Он поднял свою левую ладонь, и она увидела толстый красный шрам от кинжала Ги, пролегший от большого пальца до мизинца.
– Я не смогу высечь ее для тебя. Я не могу держать резец.
Эти слова, произнесенные безжизненным голосом, ошеломили ее. Она взяла его руку и внимательно посмотрела на шрам, затем осторожно обвела пальцем его неровный край.
– Мне рана не кажется опасной, кости целы.
– Дело не в костях. В другом.
– Ты говорил, лекарь уверял тебя, что все будет в порядке. Рана Аддиса была гораздо тяжелее, но время залечило и ее.
– И лекарь, и Аддис говорят, что еще есть надежда, но я знаю. Еще до того, как она начала затягиваться, я уже знал.
– Как ты можешь знать? Еще слишком рано отчаиваться. Ты просто должен тренировать ее, работать с инструментами и со временем…
– Бог свидетель, я пробовал. Я взял инструменты взаймы у каменщика в том городе, где живет мой дядя, и попытался. Чтобы удерживать резец под ударом молотка, нужна сила, а в моей руке ее больше нет. Смотри. Я не могу даже сжать кулак.
Он попытался, но лишь согнул пальцы. Он пытался сжать кулак, и вся его рука напряглась от усилия. Его бессилие разрывало ей сердце.
Она наклонилась и прижалась щекой к его ладони.
– Ты лишился из-за меня возможности ваять.
– Как видишь, потеря оказалась незначительной.
Очень значительной. Огромной. Она прекрасно понимала, как велик был нанесенный ему ущерб.
– Я все равно буду строить. Дворцы и церкви, как я и мечтал. Я получил больше, чем потерял.
Она посмотрела на него, и их взгляды встретились. Несмотря на его браваду, они оба знали правду. Он сможет строить, но он никогда не сможет ваять. Может быть, его рисунки и геометрия позволят ему увидеть разум, но он никогда больше не познает душу.
Она отпустила его руку. Затем подошла к деревянному ящику возле стола, открыла его и извлекла оттуда молоток и резец.
– Этому не бывать. Я не смирюсь с этим. Ты будешь пробовать снова и снова, пока твоя рука не станет сильной. Ты высечешь статую моего отца.
– Твоя решимость ничего не изменит, прелестная голубка.
– Изменит. Вот увидишь. – Она вручила ему инструменты. – Возьми. Увидишь.
Риз неохотно взял инструменты в руки. Спокойствие исчезло с его лица, когда он почувствовал их тяжесть и объем.
– Джоан…
– Пожалуйста, попробуй. Я не смогу вынести, если ты потеряешь эту часть себя. Это несправедливо. Неправильно. Так не должно быть.
