Во время музыкальных проигрышей, которыми Слепой Эдди отделял один куплет от другого, Лоретта видела, как их пение подчиняет себе аудиторию. Со всех сторон раздавались взволнованные возгласы, и все больше людей, до этого сидевших на скамьях, оказывались в проходе. Даже белые, которые никогда не знали Джетро Джексона, достали свои носовые платки.
Вступительные аккорды к последнему куплету Слепой Эдди неожиданно взял очень тихо, и четверо певцов тут же последовали его примеру, умерив свои голоса до мягчайшего пиано. Эта драматическая перемена вызвала у эмоционально напряженных слушателей новые крики и возгласы.
Всю неделю Лоретта со страхом гадала, как прихожане воспримут эти последние четыре строчки, казалось бы, ставившие под сомнение святая святых их вероучения. Но Слепой Эдди не дал никому опомниться. Аплодисменты в церкви не были приняты, поэтому Эдди не стал их дожидаться, а, быстро сменив тональность и перейдя на оглушительное форте, неожиданно заиграл вступительные аккорды к «Храни тебя господь до новой нашей встречи».
Четверо юных певцов не заставили себя долго ждать, а сзади их поддержал мощный сорокаголосый хор, поднявшийся со своих мест.
— Все вместе! — скомандовала преподобная Мэми, призывно поднимая руки. — Теперь все поют!
В следующий момент все, кто был в церкви, встали и запели.
Когда гимн был пропет один раз, Слепой Эдди снова заиграл тихо, и под его аккомпанемент преподобная Мэми произнесла заключительные слова своей проповеди.
Вслед за этим гроб в сопровождении плакальщиц медленно вынесли из церкви. Наблюдая за процессией, Лоретта чувствовала себя изнуренной, опустошенной и одновременно как бы умиротворенной. Она поняла теперь, почему миссис Джексон не хотела, чтобы похороны Джетро проходили в скромной, формальной обстановке. Во всех этих криках, слезах и других крайних проявлениях чувств было нечто, что успокаивало вашу… вашу…
Душу. Другого слова Лоретта не нашла.
ГЛАВА 16
Через неделю по всему Лореттиному маршруту от школы до мастерской на заборах и телефонных столбах появились своеобразные произведения искусства. Чья-то талантливая рука нарисовала мастерские карикатуры на Фесса — драчливо выступающий подбородок, круглый нос, выпученные глаза за массивными очками — и снабдила их издевательскими подписями. «Диктатор», «Адольф Гитлер», «Гангстер», «Аль- Капоне» — вот лишь некоторые из них. На столбе напротив мастерской со вкусом выполненный плакат коротко призывал: «Долой диктаторов!», и никаких иллюстраций.
Рассмеявшись, Лоретта зашла внутрь мастерской и застала такую картину; Фесс, держась за скулу, поднимался с пола, а над ним стоял Кэлвин.
— Привет, Лу, — сказал Кэлвин и пальцем указал на свою жертву. — Этот парень считает себя искусствоведом. Ему не нравится манера, в которой я выполнил его портреты. А я, как тебе известно, терпеть не могу, когда критикуют мои работы.
— Ах ты, маленький… — поднявшись на ноги, начал Фесс и попытался неожиданным ударом справа заехать Кэлвину в челюсть. Но тот левой рукой отбил удар, а правой ударил Фесса в глаз. Фесс снова рухнул на пол.
Щеки у Кэлвина разгоряченно пылали, но дыхание было ровным. Похоже, он уже совсем поправился, подумала Лоретта.
— Ну, мне пора бежать, Лу, — обезоруживающе улыбнулся Кэлвин. — Прости за нарушение устава, но мне надо было разобраться с этим типом. Я с удовольствием заплачу штраф.
Когда он вышел, Лоретта вздохнула. Она была рада, что Кэлвин так быстро восстановил силы, но теперь они будут редко видеться, и Лоретте будет нелегко к этому привыкнуть. Как было здорово, когда Кэлвин жил у них в доме! Каждый вечер, после того, как Лоретта приносила ему поднос с ужином, они с Кэлвином пускались в длинные разговоры о книгах, о друзьях и родственниках, о днях детства и планах на будущее — обо всем, что их интересовало. Лоретта сильно привязалась к этому мальчику, который помнил свою мать лишь как «что-то мягкое»; который обнаружил свое призвание к искусству, рисуя вывески для отцовского ресторана: — «То еще местечко! Да ты знаешь: «Рагу из шейных позвонков, 35 центов»; который мог смеяться и шутить над всеми своими бедами, но с удивительной серьезностью относился к своей работе и наивно мечтал поступить в художественную школу.
Ну ничего, улыбнулась про себя Лоретта, если он будет продолжать драться по очереди с каждым, кто его бил, скоро ему снова понадобится мамина медицинская помощь.
Штраф был нововведением, которое предложил Вильям. Ребята договорились, что члены клуба будут отныне вносить по пятидесяти центов в клубную казну за «любой случай драки, сквернословия или иного скандального поведения». Дэвид был избран казначеем, но все взимаемые им деньги почему-то отдавал на хранение Лоретте. Возможно, он не доверял самому себе: обычно у него не было ни гроша. Таким образом Лоретта получила на этой неделе уже четыре доллара. А ведь был только вторник — наглядное свидетельство того, какой веселой компашей по-прежнему оставались ее друзья.
Впрочем, они понемногу исправлялись. Вновь с трудом поднявшись на ноги Фесс удивительно достойно перенес свое унижение.
— Куда делся этот ребятенок? — спросил он, оглядываясь. — У него бесподобный прямой правый. Хотел пожать его руку.
— Упорхнул воробушек, — пошутила Лоретта, подняв глаза к потолку. — Ты что, не слышал, как он пролетел над крышей?
— О женщины! — с отвращением произнес Фесс. — Разве вы способны оценить мужское искусство самообороны?
— Не угодно ли уплатить пятьдесят центов, которые вы мне задолжали, — ответила Лоретта.
— А-а-а, — вновь поморщился Фесс, но деньги уплатил и заковылял к пианино, возле которого несколько мальчишек сражались со своими новыми музыкальными инструментами. Мистер Лючитано пока не появился, и Слепой Эдди заполнял паузу тем, что наставлял Дэвида в обращении с его новым контрабасом.
