— А вдруг мы захотим вас записать, — объяснил незнакомец помоложе.
— Лючитано очень хорошо о вас отзывался, — добавил его напарник. — Честное слово, после того, как он слышал вас на тех похоронах, он нас прямо замучил. Говорит, у вас бесподобное звучание и какая-то особая манера. А это как раз то, что нам надо.
— Знаете наши группы: «Выдумщиц», «Дакронов», Джимми Хилла, «Альпинистов»? — спросил первый. — А вдруг и вы нам понравитесь?
Лоретта была потрясена. Все были потрясены: такие известные группы!
— Между прочим, я и без Эла знаю, на что они способны, — сообщил мистер Маркус. — Я слышал небольшой кусочек по телевидению. Самую концовку, но какую, братцы! Надеюсь, никто пока не увел их у нас из-под носа.
Лоретта покачала головой.
— Вы хотите сказать, нас показывали по телевизору? — недоверчиво спросила она.
— Да, в вечерних новостях. Там дали маленький репортаж о похоронах. И, кстати говоря, примите мои поздравления.
— С чем? — удивилась Лоретта.
— Надо чаще смотреть телевизор, барышня, — укорил ее вице-президент. — Полицейский, который застрелил вашего друга, временно отстранен от должности. А тот лейтенант, не помню его фамилии, переведен в другой район.
— Лэфферти? — не поверил Фесс.
— Точно, он самый. И все это благодаря одной газете, которую сочинили и напечатали какие-то пацаны. Она произвела мощное впечатление на нашу общественность.
Ребята разразились торжествующими воплями, засвистели, затопали ногами, а Фесс горделиво надулся. Но шум тут же прекратился, а ребята не на шутку растерялись, едва посетители стали доставать из своих чемоданов записывающую аппаратуру.
Не оробел один Слепой Эдди, который не мог видеть этот устрашающий арсенал микрофонов и магнитофонов.
— Я когда-то записывался на «Джуэл Рекордз», — заявил он. — Лет двадцать назад, когда выступал с Эрскином Хоукинзом. И до этого, помню, тоже несколько раз приходилось.
Седовласый вице-президент склонился над Эдди, вглядываясь в его лицо.
— Бог мой! Да это же — Слепой Эдди Белл! — вдруг воскликнул он. — Я не думал, что он до сих пор… Великий гитарист, ребята, — объяснил он своим ассистентам. — Давно это, правда, было. Вряд ли вы его застали.
Он пожал Эдди руку и вновь представился:
— Фред Маркус, Эдди. Рад с тобой снова встретиться.
Лицо старого музыканта осветилось радостной улыбкой.
— А я тебя помню, Крошка Фред. В те времена ты был еще молоденьким птенчиком. Только что вылупился из колледжа.
— Да, теперь, брат, — совсем седой, — признался вице-президент. — И ты, я гляжу, тоже… Но ты неплохо сохранился, Эдди.
— Скриплю помаленьку, — сияя, ответил тот. — Вот, молодежь не дает мне состариться. Но как приятно встретить старого друга.
— Чему ты так обрадовался, старик? — вдруг спросил Фесс, сердито оскалившись и становясь прежним собой. — Вам известно, на что он теперь живет? Милостыню просит! — сообщил он белым и снова повернулся к Эдди. — С твоим талантом ты должен был стать богачом. А получилось все наоборот: эти бездари нажились на твоих пластинках. На них первоклассные костюмчики, а на тебе — лохмотья.
— Все правильно, — спокойно согласился с ним Слепой Эдди. — Зато они были лишены такой радости, как сочинять и исполнять музыку. А для меня это дороже всяких денег.
— А-а-а! — с отвращением махнул рукой Фесс. — Из-за таких вот предрассудков мы до сих пор живем в рабстве.
Некоторое время вице-президент пребывал в замешательстве, но потом обрел прежнее душевное равновесие и уверенно возразил Фессу:
— О Слепом Эдди забыло новое поколение, сынок. Пластинки покупают люди твоего возраста. А они, по всей видимости, не находят в нем того, за что на него молились их отцы. Как видишь, не мы виноваты в том, что он беден, а вы. Но может быть, нам удастся ему немного помочь.
Вновь повернувшись к Эдди, мистер Маркус смягчил тон:
— Стало быть, Эдди, ты теперь натаскиваешь этих подростков?
— Так, самую малость, — скромно ответил старик. — Их не нужно особо натаскивать, они и так хороши.
— Други мои! — патетически воскликнул вице-президент, обращаясь к своим спутникам. — Похоже, мы с вами сделали находку! Молодая группа под руководством гения прежних времен. — Взволнованным голосом он тут же принялся отдавать указания: — Ребятки, я вас прошу, сделайте мне сейчас ту вещицу, которую вы пели в церкви. Ту, где об умершем пацане.
— «Реквием по Джетро», — подсказала Лоретта.
— Грандиозное название, — заметил один из звукооператоров.
— Считайте, что нас здесь нет, — подбадривал их мистер Маркус. — Пойте так, как для самих себя. Договорились?
Лоретта испуганно покосилась на три уже работавших магнитофона. Поймав ее взгляд, вице- президент объяснил:
— Не волнуйтесь, это пока только проба. Мы еще ничего не записываем, а только смотрим, как вы звучите.
Лоретта встала из-за пианино, освобождая место Слепому Эдди, но старик отказался играть.
— Нет, девонька, — сказал он. — Ты теперь знаешь фортепьянную партию и сама со всем справишься, без моей помощи.
Лоретта в отчаянии принялась упрашивать Эдди, но тот стоял на своем. Наконец, полумертвая от страха, Лоретта села за инструмент и взяла первые аккорды. Они получились чистыми и звучными; у недавно настроенного пианино был хороший тембр. Лоретта с благодарностью вспомнила мистера Лючитано.
Вокруг Лоретты уверенно и стройно зазвучали голоса мальчиков. Пианино играло превосходно, как когда-то оно играло в старой баптистской церкви. Лоретта пела своим сильным, бархатистым меццо- сопрано; голос ее звучал совсем по-взрослому. Она вложила в пение все, что у нее осталось в памяти от похорон — слезы плакальщиц, страстную проповедь преподобной Мэми, эмоциональные реакции прихожан. И все, что помнила о Джетро. И всю себя.
Когда они кончили петь, наступило долгое молчание. Затем один из звукооператоров выключил магнитофоны и произнес одно-единственное слово:
— Здорово.
— Интересно, что это за музыка? — спросил другой. — Это и не «поп», и не блюз. В ней какой-то… церковный душок.
— Не душок, а душа, — поправил его Фесс.
Лоретта почувствовала, как ее глаза наполняются
слезами благодарности: в устах Фесса это была наивысшая похвала. Наконец-то Лоретта поняла, какое качество он так высоко ценил, и что это качество наконец-то проявилось в ее пении и игре. Но музыка служила лишь одним из средств для его выражения. Душа была и в смехе Улисса, и в плаче мамы, и в проповеди преподобной Мэми, в танце миссис Джексон и улыбках маленького Рэндолфа. Это означало вкладывать свое сердце, всю себя без остатка в то, что ты делала. Вот почему едва ли не все цветные, которых знала Лоретта, разговаривая друг с другом, пользовались не только ртом, но всем телом, жестикулируя руками, головой, плечами, бедрами, коленями. Они безраздельно отдавались тому, что делали. И Лоретта от них ничуть не отличалась. В душе все они были братьями и сестрами!
— Душу надо хоть чуточку выстрадать, — заметил Слепой Эдди. — До нее надо дорасти.
Вот в чем, оказывается, дело, подумала Лоретта. За эти последние несколько месяцев она «доросла»
