Очень все-таки хорошо, что Тяпкин не был злопамятным.
– Я в этом не сомневался, – отмахнулся дед. – Куда это чучело денется! – И сказал мне: – Тебя в редакцию вызывают срочно. Видишь, даже меня ухитрились разыскать. Поезжай сейчас.
Я забеспокоилась, потому что, когда срочно вызывают в редакцию, это редко бывает хорошо. Однако прежде чем уехать, я натаскала деду воды во все пустые кастрюли и очень просила, если, несмотря на это, ему всё же вздумается пойти за водой, то ребят с собой брать не надо: Лёша после болезни не окреп; пусть играют на полянке, никуда не ходят.
Потом я уехала, но сердце мое было неспокойно.
9
Впрочем, к счастью, в этот день ничего плохого не случилось.
Прежде чем разобрать свои сумки – Тяпкин надеялся, что там есть разные вкусные вещи, – дед зажег керосинку и поставил чайник. Тяпкин и Лёша потащились на терраску, где мы жгли обычно керосинку, чтобы не пахло в комнате, понаблюдали, как дедушка вытряхивает в помойное ведро маленький чайничек, как моет стакан, как стирает со стола и ставит посуду. Потом дед принялся переобуваться, чтоб отдохнули ноги; Тяпкин же, не выдержав, спросил:
– А ты нам ничего не привез?
– Я не знаю, чего бы ты хотела! – проворчал дед. – Я так торопился с этой паникой, что только возле вокзала успел заскочить в магазин.
– Чего-нибудь… – Тяпкин пожал плечами и поскреб пальцем по столу. Он стоял у стола, положив одну ладошку и подбородок на край, и ждал, когда дедушка будет наконец доставать всё из сумок. Не то чтобы он был голодным, просто ему было интересно.
– Деда, – подключился к разговору Лёша умненьким подхалимским голоском, – а мы будем пить чай?
– Ты имеешь в виду конфеты? – усмехнулся дед. – Я думаю, что будем. Я буду чай, а вы конфеты и ещё кое-что. Только дайте мне очухаться.
– От кого отчухаться? – спросил Лёша.
– От поезда. Народу много, душно, жарко. Устал я.
– Лёшка не знает поезда! – мстительно сказал Тяпкин. – Он его не видел никогда. Я ему в книжке показывала, а он никогда этого не видел.
– Ничего страшного, – назидательно возразил дед. – Вот ты, например, не видела подводную лодку.
– Видела, – соврал Тяпкин. – Я всякую лодку видела. Такая она просто лодка под водой.
– Это ты видела утонувшую лодку, – не уступил дед. – А есть специальные металлические подводные лодки: в них глубоко под водой плавает много людей для научных и военных целей. Поняла?… Не стыдно не видеть чего-нибудь, стыдно не стремиться узнать. А Лёша вот стремится.
Неизвестно, к чему бы привел этот разговор, поднимающий со дна души Тяпкина всякую муть, и каким боком это опять обернулось бы для Лёши. Но тут, к счастью, закипел и вылился на керосинку чайник, дед заспешил, стал заваривать чай, кутать оба чайника в одеяло и, наконец, к великому удовольствию Тяпкина и Лёши, принялся за сумки.
Сначала он достал пакетик с «Золотым ключиком», потом кулечек со «Школьными», потом пакетик с «Васильком» и «Ромашкой», потом отдельно две «Мишки». Тяпкин и Лёша встречали каждый пакет воплями восторга, а когда дед достал кулек с финиками, кулек с первыми в этом году мелкими яблоками «белый налив», мягкий батон с изюмом, два бублика и банку шпрот, то уж тут Тяпкин и Лёша просто всё время без умолку выли, точно волки в лесу: «У-у-у-у…» Дед довольно улыбался, хотя обычно он Тяпкину шуметь не велел: от шума у деда болела голова.
Им теперь было хорошо и весело: дед пил свой черный чай, закрывая от удовольствия глаза и постанывая, а ребята быстро съели конфеты и принялись за финики, показывая друг другу и дедушке обглоданные косточки, чтобы не проглотить, а то подавишься. После этого они съели яблоки и по полбублика, выковыряли из батона изюм и подождали, не даст ли им дед чего-нибудь ещё. Но шпроты дедушка открывать не стал, сказал, что оставит их к обеду. Тогда ребята взяли куски батона с выковыренным изюмом и отнесли их в мисочку старичкам. Старички любили белый батон и без изюма.
Когда они вернулись, дедушка уже кончил пить чай и предложил пойти на речку, если Лёша достаточно хорошо себя чувствует.
– Достаточно, достаточно! – закричал Лёша и спросил: – А на какую речку?
– На настоящую! – важно объяснил Тяпкин. – Не на твой паршивый ручей. На настоящую, глубокую, там все купаются и плавают, там – с ручками!
Дедушка снял рубаху – он любил за городом загорать и не боялся солнца, – надел белую фуражку, но не от солнечного удара, а просто потому, что стеснялся ходить при незнакомых людях с лысой головой, взял полотенце, велел ребятам надеть панамки, и они все отправились на речку.
Сначала Лёша немножко отставал, потому что после болезни забыл, как надо прыгать, но скоро вспомнил, развеселился и запрыгал высоко и весело, то обгоняя дедушку и Тяпкина, то задерживаясь возле какой-нибудь интересной ему вещи. Им встретился их старый знакомый козленок, он был уже совсем большой, и, когда Тяпкин захотел погладить его по спинке, козленок встал на дыбки и нагнул беленькие, довольно острые рожки.
– Глупый, не соображает ничего! – снисходительно сказал Лёша. – Большой уже, а глупый. Не трогай его, не надо. Он просто боится.
Лёша отыскивал в траве возле тропки перезрелую землянику и честно делил одну себе, одну дедушке, одну Тяпкину. Потом им навстречу попалась собака.
Тяпкин сначала обрадовался, а потом испугался, как бы она не загрызла Лёшу, и закричал. Но Лёша спрятался в траву, собака пробежала мимо, по своим делам, а дедушка сказал:
– Умная собака никогда не тронет маленького, у меня уж были собаки, я знаю.
