дрожь не передалась ему. Его губы прикоснулись к ниточке пульса, бьющейся на ее шее, и он слышал ее восторженный стон. От этих звуков его желание стало еще горячее, он жаждал удовлетворить свою страсть.
Его ласки становились все смелее, и вот наконец его рука дотронулась до шелковистой кожи ее груди.
Одрианна громко вскрикнула — то был чудесный звук женского удовольствия. А потом она застонала, и этот стон почти не прерывался, пока его рука теребила ее отвердевший сосок сквозь тонкую ткань одежды.
Одрианна находилась словно в полусне. Чтобы не упасть, она крепко держалась за Себастьяна, изгибала спину, чтобы быть поближе к нему. Разрозненные мысли постепенно обретали форму. Он должен увезти ее отсюда и найти место — любое, — где они могли бы насладиться друг другом. Ему нужно…
Неожиданно острая боль черной тучей затмила ему разум. Перед глазами встала красная пелена, а с уст сорвалось проклятие.
Разум и зрение Себастьяна наполовину прояснились. Его левая рука упала, словно объятая огнем. Мисс Келмслей стояла в пяти футах от него, прикрывая рот руками: она была в ужасе, в полном смятении.
— Извините, пожалуйста! Я не хотела причинить вам боль, — в отчаянии быстро проговорила она. — Услышав, как открывается дверь, я всего лишь толкнула, чтобы освободиться, и… — Она в испуге посмотрела на сад. Ветер нее к ним женский смех и разговоры.
Очередной приступ боли заставил Себастьяна поморщиться. И опять эта боль!
— Ерунда! Ничего страшного, — проговорил он.
— Вы уверены? Вы очень побледнели.
Без сомнения, так оно и есть. Его тело оказалось словно в аду. Одрианна с волнением ждала, пока он справится с болью. На это понадобилось немало времени.
Она успокоилась, лишь когда увидела, что Себастьян постепенно расслабляется.
— Было бы ужасно, если бы Дафна и Селия увидели нас в таком… — Она на мгновение замялась. — Ну, в общем, как это было. Уверена, что вы понимаете, о чем я говорю. Они так неожиданно вышли из здания. Обычно они не выходят из оранжереи в это время, а работают в теплице.
Себастьян представил себе бледную женщину, которая вышла на солнце. Надо не забыть как-нибудь выразить ей свою благодарность.
— Мы и в самом деле не должны были… Нехорошо с вашей стороны… — Смятение мисс Келмслей уступало место испугу. Но Себастьяну не хотелось больше выслушивать чьи-то нотации.
— Разумеется, должны были, — перебил он ее недовольно. — Мы этого хотели, стало быть, были должны, и сделали то, что хотели. И прекратите делать вид, что я заставляю вас целовать меня.
Если бы постепенно угасающая боль не отвлекала его внимание, он был бы менее откровенен. Но поскольку так оно и было, он лишь заставил мисс Келмслей увидеть положение дел в темном свете.
Одрианна пошла по дорожке в сторону дома.
— Вижу, что вы именно так жестоки, как я и думала, — услышал он ее голос. — Вы хотите унизить меня, только я не понимаю, с какой целью.
Себастьян догнал ее и едва сдержал желание вновь заключить в объятия.
— Я поддался импульсу и одному очень приятному воспоминанию, — сказал он. — А цель, если вы еще этого не поняли, — взаимное удовольствие. Однако вы правы. Мне не следовало так поступать, поэтому я должен извиниться.
— Ну и ну! — Они уже дошли до края сада и оказались возле угла оранжереи. Две женские шляпки так и не повернулись к ним, словно не знали о том, что он и мисс Келмслей находятся в графстве, не говоря уже о доме.
Мисс Келмслей указала на дальний угол садовой стены.
— Мне не нужно ваших извинений, лорд Себастьян! — договорила она. — Я хочу, чтобы вы ушли. Там есть садовая калитка. Вам не придется проходить через весь дом.
— Действительно… Что ж, хорошего вам дня и благодарю вас, — промолвил он в ответ.
— Благодарите меня? — изумилась Одрианна.
— За прогулку по саду, — пояснил Себастьян. — И за ваше гостеприимство.
Он поклонился. Она смотрела на него. Он улыбнулся. Она покраснела. Он заглянул ей в глаза.
Она повернулась и побежала прочь, к оранжерее.
Глава 6
— Мне нужно сегодня уйти рано, — сказал Себастьян. У меня встреча с Каслфордом в Сити.
— Разумеется, обязанности всегда на первом месте, — промолвил Морган. — Я рад видеть, что ты в состоянии вести переговоры с Каслфордом. Боюсь, сам я никогда не мог скрыть неприязни к этому человеку и его недостойному поведению. Именно поэтому ты сумел так быстро продемонстрировать свои способности в правительстве. У тебя есть талант так обращаться с мерзавцами, что они не видят твоего презрения.
— Возможно, это потому, что они и меня считают негодяем, который именно поэтому не испытывает к ним презрения, — усмехнулся Себастьян. — Может быть, они даже думают, что мы с ними — одного поля ягоды.
— Какая ерунда! Твое бурное прошлое — обычное дело для молодого человека, — возразил Морганн. — И ты ни разу не совершил действительно бесчестного поступка. Во всяком случае, так, как Каслфорд, ты себя не вел никогда.
Себастьян не собирался спорить с братом о собственном характере и уж тем более убеждать того, что у него больше недостатков, чем Морган думает, Хотя на самом деле, беседуя с ним, герцог Каслфорд действительно считал, что они с ним —души родственные, потому что в бурном прошлом их пути не раз пересекались.
И вот теперь их сотрудничество, несмотря на внешнее дружелюбие и практическую бесполезность, походило на встречу двух бойцов, которые ходили друг перед другом кругами, выискивая друг у друга слабые места. Каслфорду не нравилось, что Себастьян занял место Моргана в общественной жизни. Но когда Морган оказался перед лицом битвы политической, Каслфорд отступил.
— Кеннингтон и Саймс-Уилверт придут в любом случае, так что обойдемся без тебя, — сказал Морган. — Утро у меня будет занятым.
— Ну так я пойду, — кивнул Себастьян.
Слуга уже поджидал Себастьяна у входа в покои Моргана со шляпой и перчатками в руках. Себастьян вышел на улицу.
Персивал Кеннингтон и Бернард Саймс-Уилверт входили в дом в тот самый момент, когда Себастьян выходил из него. Оба — вторые сыновья баронов, они дружили с Морганом еще со школьной скамьи. Они навещали его не реже одного раза в неделю, всегда приходили вдвоем и всегда только по утрам, потому что к полудню Морган уставал. Светловолосые, румяные, плотно сбитые, они могли бы сойти за братьев, если бы не отличались размерами. Кеннингтон был большой горошиной в том стручке, где они оба обитали, а Саймс-Уилверт — маленькой.
Себастьян никогда не считал их людьми интересными, однако в последний год, когда они доказали преданность его брату, его мнение о них изменилось.
— Уходишь, Саммерхейз? — спросил Кеннингтон. — А мы-то хотели, чтобы ты сыграл с нами в карты.
— Сожалею, но сегодня не могу принять ваше предложение. — Проговорив это, Себастьян испытал большое облегчение, к которому примешивалось чувство вины. Эти партии в вист вечно наводили на него тоску. Кеннингтон и Саймс-Уилверт рассказывали какую-нибудь светскую сплетню или спорили с Себастьяном о действиях правительства, а он был вынужден задавать вопросы о делах, к которым не имел никакого отношения. Но Морган получал удовольствие от редкого общения с друзьями.
