Ты знаешь, что я считаю это дурной приметой, для меня это нож острый, зачем же ты это делаешь?
Башмачница (бросает стул). Да что я такого сделала? Ну, не права ли я была? Ты мне шевельнуться не даешь.
Башмачник. Надоело мне объяснять… все равно бесполезно.
Башмачник идет к двери, но в это время Башмачница опять начинает вертеть стул. Башмачник бросается к другому стулу и начинает вертеть его.
Почему ты меня не пускаешь?
Башмачница. Господи! Да я только и хочу, чтобы ты отсюда ушел!
Башмачник. Ну так пусти же меня!
Башмачница (в бешенстве). Убирайся!
За сценой слышны звуки флейты и гитары: играют старинную польку. Музыка должна производить комическое впечатление. Башмачница качает головой в такт музыке. Башмачник уходит в левую дверь.
Башмачница (поет). Ларан… ларан… Я всегда любила флейту… Я прямо бредила ею… Кажется, я сейчас заплачу… Какая прелесть! Ларан, ларан… Слушай… Мне бы хотелось, чтобы и он послушал эту музыку… (Встает и начинает танцевать с воображаемым женихом.) Ах, Эмильяно, какие на тебе красивые шнуры… Нет, нет… мне стыдно… Господи, разве ты не видишь, что на нас смотрят? Возьми платочек, я боюсь, как бы ты не запачкал мне платье. Я тебя люблю, тебя… Ах да! Мне нравится твой белый конь, приезжай завтра на нем. (Смеется.)
Музыка смолкает.
Какая досада! Все равно что медом помазать по губам… Что это?…
В окне показывается дон Дроздильо. На нем черный фрак и черные короткие штаны. Голос у него дрожащий; он все время кивает головой, как китайский болванчик.
Дроздильо. Чшш-шш-шш-шш!
Башмачница (спиной к окну). Пин-пин, пио-пио, пио-пио.
Дроздильо (подходит еще ближе). Чш-шш-ш! О башмачница, о сапатерилья,[1] ты бела, как сердцевинка миндаля, и так же, как миндаль, горька. О сапатерита, ярко-золотой тростник! О прекрасная сапатерита, похитительница моего сердца!
Башмачница. Сколько вы сразу наговорили, дон Дроздильо! Я думала, птички не умеют говорить! Но уж если прилетел сюда черный дрозд, черный и старый… так пусть он знает, что я не могу слушать сейчас его пение… пусть прилетит попозже… Пин-пин, пио-пио…
Дроздильо. Когда сумерки окутают мир своим легким покрывалом, когда на улице не будет видно прохожих, я вернусь. (Нюхает табак и чихает прямо на воротник Башмачнице.)
Башмачница (оборачивается в ярости и бьет дона Дроздильо; тот дрожит. С отвращением). Лучше не возвращайся, дрозд тонконогий, ржавый крючок! Уходи, уходи… Где это видано? Чихать на человека! Пошел отсюда к чертям! Тьфу!
В окне появляется Парень, подпоясанный кушаком; шляпа с низкой тульей надвинута на лицо; вид у парня весьма скорбный.
Парень. Дышите воздухом, сапатерита?
Башмачница. Как и вы.
Парень. И всегда одна… Как жаль!
Башмачница (грубо). Почему жаль?
Парень. Женщина, у которой такие волосы и такая великолепная грудь…
Башмачница (еще более грубым тоном). Да почему жаль?
Парень. Потому что вы достойны того, чтобы вас рисовали на почтовых открытках, а вы стоите здесь… у этой двери…
Башмачница. Ах вот как!.. Я очень люблю открытки, особенно люблю получать их от кавалеров, когда те путешествуют…
Парень. Ах, сапатерита, я весь горю!
Продолжают беседовать.
Башмачник (входит, но, увидев эту пару, пятится к двери). Со всеми-то она вступает в разговоры, да еще в такое время! Сейчас соседи пойдут из церкви, что они скажут? Что скажут в клубе? Сейчас же начнут трепать мое имя!.. В каждом доме начнут перемывать мне косточки!..
Башмачница смеется.
Ах, боже мой! Нет, надо уходить! Хотел бы я сейчас послушать пономариху. А священники! Что скажут священники? Воображаю, что они будут говорить. (С унылым видом уходит.)
Парень. Как бы это сказать?… Я люблю вас, я люблю тебя, как…
Башмачница. По правде сказать, когда ты говоришь эти слова, мне кажется, будто кто-то меня щекочет пером за ушами: «Я люблю тебя, я люблю вас…»
Парень. Сколько семян в подсолнухе?
