насмерть, а жизнь по-прежнему оставалась для Ники замечательным приключением, и она хотела насладиться каждым ее мгновением.
Взглянув на спидометр, Ники убедилась в том, что держит скорость около сорока миль в час, то есть в пределах нормы. Окружающий мир за ветровым стеклом состоял лишь из двух конусов света, озарявших на двести пятьдесят футов вперед узкую полосу асфальта, а резкие повороты следовали с захватывающей дух частотой. Водила Ники изумительно, вероятно потому, что в юности досконально изучила природу автомобилей, проведя многие годы на Диком Западе, среди лошадей и гоночных машин, свидетельством чему были многочисленные медали и шрамы, а также несколько комнат, забитых наградами, лентами и собственными фотографиями. Девушка на снимках неизменно была красивой, но также неизменно слегка растрепанной, и, как правило, позировала она на фоне машины. Рядом с ней всегда присутствовали ее мать, привлекательная светловолосая женщина, как будто вышедшая прямо из фильма Говарда Хоукса,[3] и отец, чье армейское прошлое было написано на дубленой коже спартанского щита, каковым являлось его загорелое, обветренное, неулыбчивое лицо.
Поднявшись на перевал, Ники начала спускаться вниз на тщательно контролируемых и умело поддерживаемых сорока с небольшим милях в час. Ее мозг усиленно работал. Весь день она провела в администрации округа, переговорила с десятками людей на тему, имеющую самое непосредственное отношение к ее профессии криминального журналиста. Метамфетамин, или, как его еще называли, «мет», «хрусталь», «ледок», «смертельная пыль», «пурпурная смерть», «дыхание ангела», «шепчущее безумие», являлся сущим бичом округа Джонсон, штат Теннесси, как и остальной сельской Америки. Наркотик был дешевым, относительно простым в изготовлении (хотя и обладал склонностью взрываться в подпольных лабораториях по его изготовлению, устроенных на кухне, в жилом прицепе или в сарае) и ударял в голову с силой кузнечного молота. Люди были в восторге от кайфа первых нескольких минут и не помнили все остальное, когда засовывали своих грудных детей в духовку плиты, бросали их в колодец или подвешивали на бельевую веревку. Они не помнили, как забивали до смерти мотыгой или кирпичом собственных жен, как бродили по шоссе с дробовиком в руке, стреляя в странные штуки, проносящиеся мимо, которые оказывались машинами. Метамфетамин доставлял горы неприятностей. Не после каждого употребления, но достаточно часто. Ники успела насмотреться на разбитые семьи, на чудовищные преступления, на сотрудников правоохранительных органов, совращенных щедрыми взятками, на торговцев, застреленных или зарезанных в темных переулках и кукурузных полях, на все те страдания и боль, которые наркотики приносят в большой город, но только здесь все это было выплеснуто в безымянные городишки, о которых никогда не пишут статьи в «Нью-Йорк таймс» и не снимают кино. Она была летописцем этого бедствия, его Гомером, Германом Мелвиллом, Теодором Драйзером, хотя и о ней тоже никто никогда не слышал.
Петляя по горной дороге, Ники размышляла о странных вещах, вскрытых во время ее сегодняшней поездки. Формальным основанием было приглашение принять участие в рейде, устроенном шерифом Ридом Уэллсом. Бывший десантник, Уэллс вернулся домой, чтобы, как говорится, очистить землю. Он убедил Министерство юстиции надавить на Министерство обороны и каким-то образом заполучил здорово потрепанный, но все еще летающий вертолет «блэкхок», чтобы осуществлять воздушную разведку и выполнять стремительные десантные операции. И действительно, молодая женщина все утро провела в воздухе, сидя рядом с красавцем шерифом, который направлял своих людей по заросшим горным тропам, координируя слаженный удар по заржавленному жилому прицепу, где, как выяснилось, находилась кустарная лаборатория по производству метамфетамина. Ники видела, как здоровенные молодые помощники шерифа, облаченные в доспехи бойцов спецназа, задержали виновного — неудачника по имени Кабби Холден, вытащили из прицепа аппарат и разбили его вдребезги, наслаждаясь каждым мгновением происходящего. Они ушли, оставив после себя перевернутый вверх дном прицеп, болезненную женщину и двух тощих подростков.
Очередной триумф шерифа Уэллса, вот только вся беда заключалась в том, что, несмотря на его многочисленные стратегические успехи, цена на метамфетамин в районе «Трех городов» оставалась постоянной. (Вторым и третьим городами, помимо Бристоля, были Джонсон-Сити, как ни странно не входящий в округ Джонсон, и Кингспорт.) Ники знала это по разговорам с наркоманами, находящимися на лечении в реабилитационной клинике штата в Маунтин-Сити. Один парень рассказал ей, что не далее как вчера заплатил за дозу тридцать пять долларов, а пять лет назад одна доза также стоила тридцать пять долларов.
Как такое может быть? Возможно, подпольных лабораторий просто слишком много. Или где-то скрывается глубоко законспирированная крупная сверхлаборатория, в которой производство метамфетамина поставлено на промышленную основу. Или преступные кланы Юга привозят отраву из других мест.
Затем до Ники дошли странные слухи. Сначала она не придала им значения, но слухи не затихали, а до наступления темноты оставалось еще несколько часов. Похоже, по ночам в горах кто-то ведет стрельбу. Боеприпасы в большом количестве горят и взрываются где-то в том районе, где старое шоссе номер 167 встречается с новым, широким шоссе номер 61. Что это может быть? Неужели это та самая пресловутая сверхлаборатория, надежно укрытая, невидимая с воздуха, чья безопасность поставлена на столь высокий профессиональный уровень, что охранникам, снаряженным по последнему слову спецназа, приходится каждую ночь упражняться с автоматическим оружием?
Слухи позволяли предположить, что все это происходит где-то неподалеку от пересечения шоссе номер 61 и 167. Поскольку до сумерек еще оставалось какое-то время, Ники направилась туда, но не нашла ничего, кроме молельного лагеря баптистов, оградившихся предупреждением «ПОСТОРОННИМ ВХОД ВОСПРЕЩЕН». Молодая женщина не обратила на предупреждение никакого внимания и, проехав в лагерь, встретила похожего на полковника Сандерса[4] благообразного старичка в дешевом зеленовато-голубом костюме, который вручил ей бесплатную Библию и попытался уговорить ее остаться на ужин. Ники отказалась от угощения, но, когда она возвращалась по грунтовой дороге обратно к шоссе…
Это был всего лишь кусок картона, застрявший в густых придорожных зарослях под таким углом, что на него упали лучи вечернего солнца, выхватив цвет, которому нет места в августовском лесу, и прямые углы, которые тоже нельзя встретить в живой природе. Все это привлекло взгляд Ники. Она остановилась и подобрала кусок картона. Что-то в нем показалось ей знакомым. Было в нем нечто армейское или, по крайней мере, официальное, связанное с каким-то оборудованием, боеприпасами или чем-то еще в том же духе. Кусок был оборван по краям, его растерзали колеса проехавших по нему машин. Однако отец Ники был известным стрелком, и дома всегда лежали коробки с самыми странными вещами, поэтому она знала, что это может быть, хотя на картоне сохранился лишь обрывок строгой черной надписи.
Но потом Ники вспомнила кое о чем другом, и все мысли о боеприпасах и взрывчатке исчезли. Она подумала с разочарованием, что речь может идти о чем-то библейском, связанном с баптистами, ибо присутствовали тут и некие религиозные ассоциации. Перед тем как найти пристанище среди листьев, картон был грубо расчленен, и на уцелевшем куске осталось всего несколько символов. Неизвестно, чем начиналась надпись, но заканчивалась она «к 2:11», хотя из-за подтеков, пятен грязи и следов сгибов Ники не была уверена насчет двоеточия. И все же у нее в голове тотчас же возникло сочетание «Марк 2:11». Так что же это: патроны или Библия? Как ни странно, могло быть и то и другое. Ники подумала о безумном противостоянии в Уэйко,[5] которое глубоко врезалось ей в память в далеком детстве. Тогда тоже была стрельба, а завершилось все огненной преисподней. И там тесно переплелись патроны и Библия. Быть может, то же самое происходит сейчас здесь, ибо в мире по-прежнему есть люди, которые продолжают убивать, потому что им кажется, будто так повелел Господь Бог. С другой стороны, это лишь клочок картона на обочине дороги, только и всего; мало ли откуда его мог принести сюда ветер? Быть может, все дело в разыгравшемся воображении, в стремлении увидеть больше, чем есть на самом деле, которым страдает каждый журналист? Чтобы кусок картона не потерялся и не помялся у нее в чемоданчике, Ники вложила его в Библию, навязанную ей старым баптистским проповедником, и отправилась искать ответы.
Однако желчный старик, владелец местного оружейного магазина, после первых же нескольких слов почему-то взъелся на Ники, и она решила возвращаться домой.
Но теперь ей в голову пришла мысль: «Мой отец разберется, что к чему».
Ее отец знал толк в подобных вещах. Боец по своей природе, в прошлом прославленный морской пехотинец, он уже после службы в армии несколько раз уезжал куда-то, не сказав никому ни слова, и
