назад в Бристоль, в ее квартиру, к доброму бокалу вина.
И вдруг Ники увидела смерть.
Это было лишь расплывчатое пятно в зеркале заднего вида, неясная тень — ничего определенного. Затем что-то мелькнуло в правом окне, стремительно увеличиваясь в размерах с каждой миллионной долей секунды, полное неумолимой мощи и начисто лишенное пощады. Это была смерть в черной машине, пришедшая за ней.
До сих пор еще никто и никогда не пытался убить Ники. Однако в жилах у нее текла отцовская кровь, и, что гораздо важнее, она унаследовала его ДНК, а это означало, что она отличалась такой же быстротой реакции и от природы не была склонна к страху и панике. Черная машина с силой ударила машину Ники, наполнив всю вселенную грохотом и отбрасывая «вольво» по косой к деревьям, которые устремились навстречу, предвещая катастрофу. Покрышки вгрызлись в коварный гравий, и тут Ники сделала то, что в данных обстоятельствах сделал бы лишь один из десяти тысяч, причем сделала это со скоростью, не имевшей никакого места во времени, уверенная в правильности своих действий в чрезвычайной обстановке.
Она не сделала ничего. Позволила колесам быстро переориентироваться, выравнивая машину. Тем самым она вернула себе контроль.
Большинство людей, увидев стремительно приближающиеся деревья или скалы, выкручивает руль в противоположную сторону, и, как только это происходит, законы физики, непоколебимые и безжалостные, неизбежно приводят к опрокидыванию. А опрокидывание означает смерть. Шея и тонкий стебель спинного мозга не способны выдержать перегрузку и ломаются. Мгновенно следует потеря сознания и прекращение всех жизненных функций организма, и дальше уже не имеет значения, вспыхнет ли искореженная машина, сколько будет переломано костей, какие повреждения получат внутренние органы. Ники не знала, что Грешник, с его огромным опытом убийства на дороге, был уверен в том, что она резко выкрутит рулевое колесо, гарантированно обеспечивая себе смерть, и несказанно удивился, когда его жертва выровняла машину, а затем, оставаясь двумя колесами на асфальте и двумя на гравии, дала газу, уходя от хищника.
Он снова ударил набирающий скорость «вольво» в заднюю треть, выталкивая его с дороги. Завизжали покрышки, поднимая облако пыли, но женщина за рулем снова не запаниковала и не стала резко поворачивать (неминуемая смерть), а вместо этого дождалась окончания разворота и, найдя свой вектор, рванула вперед, промелькнув перед самым носом убийцы. Брат Ричард принял левее, удаляясь от «вольво» и готовясь к новому удару, более прицельному.
Ники не было страшно. Страх — это воображение в сочетании с ужасным предчувствием, но она испытывала нечто совершенно иное. Молодая женщина мгновенно приняла то обстоятельство, что она ведет смертельную схватку с опытным, обученным убийцей, и не стала терять время, размышляя о несправедливости судьбы. Вместо этого она вдавила педаль газа в пол с такой силой, что ощутила перегрузку, хотя, разумеется, «Вольво-240» со своим шестицилиндровым двигателем мощностью двести лошадиных сил не шел ни в какое сравнение с могучим «крайслером» ее врага. Но пока тот пытался выбрать подходящий угол атаки, Ники на удивление быстро увеличила расстояние между машинами, продолжая следить за дорогой, так что стремительно показавшийся впереди крутой поворот не стал для нее неожиданностью. Вот тут-то она наконец нажала на тормоз, мягко входя в контролируемый занос, который позволил ей преодолеть поворот по лучшей траектории. И тотчас же ее нога снова надавила на акселератор, разгоняя машину, чтобы поскорее убраться отсюда ко всем чертям, если такое было возможно, хотя, наверное, вряд ли.
Проклятье, а она хороша! Когда «вольво» вошел в контролируемый занос под визг резины, изо всех сил цепляющейся за асфальт, брат Ричард увидел свой шанс. Вместо того чтобы обойти свою жертву по внешней дуге, он храбро срезал угол, начиная новый натиск. Его поворот, выполненный на высочайшем профессиональном уровне против ее попытки одаренного любителя, позволил ему оказаться с внутренней стороны шоссе, где Ники его не ждала. Она попыталась вернуться на свою полосу, но Ричард с ревом пересек разделительную разметку, перекрывая ей путь, и нанес удар справа в передний бампер — даже не удар, а скорее тычок, призванный вывести «вольво» из равновесия. Но и тут, черт побери, женщина предвосхитила его действие и, резко надавив на тормоз, выкрутила руль, уходя юзом влево.
Мир промелькнул перед Ники, промчался перед ветровым стеклом — чистая абстракция в конусе света единственной уцелевшей фары. Она ласково касалась ногой педали тормоза, делая лишь намеки рулевому колесу, что позволило ей сохранить хоть какое-то подобие контроля над управлением, когда машина наконец остановилась, увы, развернувшись на сто восемьдесят градусов. Перед ней снова оказался опасный зигзагообразный подъем на Железную гору, который Ники только что преодолела на спуске. Она выкрутила руль и надавила на тормоз, потому что убийца снова, уже в третий раз, летел на нее (как только ему удалось развернуться так быстро!), каким-то непостижимым образом включила заднюю передачу и развернулась направо со скоростью, с какой этот маневр невозможно было даже представить себе, не говоря уже о том, чтобы выполнить, и снова дала полный газ.
Однако убийце удалось полностью завладеть дорогой, и на этот раз он с силой ударил «вольво» в правый бок. Он повернулся к ней, и Ники успела увидеть в отсвете приборной панели его лицо, лишенное выражения, пустое, чересчур правильное, похожее на лицо отца Дика из фильма «Дик и Джейн» (этот образ остался выжженным у нее в памяти). А затем она сорвалась с дороги, понеслась без управления навстречу деревьям, и весь мир резко задергался вправо и влево с каждым скользящим ударом машины о крепкий ствол. Ники почувствовала, как протестует ее шея, не в силах выдержать нагрузку мотающейся из стороны в сторону головы, но тут последовал страшный удар, и все остановилось.
Глава 2
Это произошло так быстро, всего за две недели. Его волосы из лета перешли прямо в зиму, не задержавшись в осени. Они не поредели, не выпали, а как-то вдруг приобрели тускло-серый оттенок. И Боб сразу же стал выглядеть древним стариком — по крайней мере, ему так казалось.
Причиной этого было воспоминание. Недавно ему пришлось сразиться на мечах, в настоящем поединке не на жизнь, а на смерть — и это в двадцать первом веке, в одном из самых современных городов на земле! — с одним японским господином, обладавшим высочайшим мастерством и талантом. Однако он одержал победу. Убил своего противника, бросил его изрубленный труп на белоснежном поле свежевыпавшего мокрого снега, окрасившегося в алый цвет от крови.
Боб часто задумывался: «Почему я одержал победу? Я не имел права победить. Просто мне… повезло. Чертовски повезло. — Эти мысли, подобно червю, глодали его сердце. — Чертов везунчик. Почему мне повезло, а тот парень умер с вываленными на снег внутренностями?»
Впрочем, нельзя сказать, что Свэггер вышел из схватки без единой царапины. Японец вспорол ему бедро вплоть до стальной кости, и прошло слишком много времени до того, как были наложены швы, которые спасли Бобу жизнь. Рана так до конца и не зажила, и он напрасно упрямо утверждал, что все в порядке. Нога затвердела, как будто поток крови, перекрытый швами, наливался, разбухал, готовый разлиться алым океаном. Кроме того, своим последним ударом убийца сделал Боба смешным, и в этом также заключалась его посмертная месть. Походка Боба стала комически подпрыгивающей. Он по-прежнему мог ездить верхом, мог ходить, но вот бегать стало трудновато. И никакого лазанья по горам. Жизнь ему спас мотоцикл, создав иллюзию свободы, которая когда-то была главной его ценностью.
— Я выгляжу на все сто пятьдесят, — сказал Боб, поглядев на себя в зеркало в то утро.
— Что ты, тебе не дашь ни дня больше ста сорока пяти, — ответила его жена. — Солнышко, посмотри на папу, он стал совсем белым.
— Папа снеговик! — воскликнула маленькая Мико (ей недавно исполнилось семь), радуясь, что сумела найти хоть какой-то изъян в том внушающем благоговейный ужас герое, каким был ее странный белый отец. — Снеговик, снеговик, снеговик!
— Да они седые, седые, — возразил Боб и добавил: — Кому-то сегодня точно придется остаться без
