Когда Харриет вошла в комнату Эдлин, чтобы предложить ей перед сном горячего шоколада и булочек со смородиновым джемом, девушка опять сидела возле окна. Харриет поставила поднос на круглый стол из палисандрового дерева. Эдлин сменила мрачное серое платье на белую, украшенную кружевами ночную рубашку, но перемена эта странным образом сделала ее визуально еще более бесплотной.
— Люблю выпить чашку горячего шоколада в дождливый вечер, — сказала Харриет весело, словно в противовес угрюмой атмосфере комнаты, — а если принимать во внимание климат Лондона, это значит, я пью его все время.
Эдлин сидела в полной тишине.
— А наша кухарка готовит такие булочки со смородиновым джемом, что просто пальчики оближешь. Ты таких нигде больше не попробуешь. Когда по прибытии в академию мне впервые довелось их отведать, я съела пять штук за один присест. Меня раздуло словно шар. Даже стыдно сейчас вспоминать об этом.
Ноль эмоций. С таким же успехом она могла разговаривать с кирпичной стеной. Но Шарлотта научила ее настойчивости.
— Ты ведь хорошо себя чувствуешь? — спросила она. — Может быть, тебе… — Она оборвала себя на полуслове. Харриет никогда не хватало терпения. — Что ты пытаешься разглядеть там, за этим окном? Что бы это ни было, булочки нашей кухарки точно лучше, уж поверь.
— Вы слишком много говорите, — неожиданно сказала Эдлин.
— Должно быть, это потому, что мне приходится говорить за двоих, ты не находишь?
Она ждала. Затем, скорее, из любопытства, нежели из-за обиды, она подошла к окну и выглянула на улицу. Улица была пуста. Эдлин повернулась к ней с сердитой гримасой. В молодые годы Харриет доводилось видеть лица и пострашнее, так что она оставила этот выпад без внимания. Ей показалось, что она слышит стук подков из-за угла. Харриет даже заметила задок кеба, скрывшийся за поворотом. Но в том не было ничего необычного. Девушка каждый раз сидела у окна с таким видом, будто увидела призрак. Харриет поежилась.
— Выпей горячего шоколаду, — настаивала она, возвращаясь к столу. — В этой комнате еще холоднее, чем мне казалось. Возможно, надвигается новая гроза.
Эдлин, наконец, снизошла до разговора:
— Всю дорогу от дома до Лондона шел дождь.
— Неужели? Смотри, не обожгись, очень горячо. — Харриет осторожно передала Эдлин кружку китайского фарфора.
Та сделала добрый глоток.
— Да, действительно хорошо, — сказала она нехотя. — Горький и темный, как и должно быть. А гроза бывает всегда, когда кто-то из нас не в настроении. Мои двоюродные бабушки говорят, что дядя Гриффин притягивает гром и молнии.
— Нонсенс, — сказала Харриет, хотя почувствовала, как волосы на затылке зашевелились. — Ни у кого нет такой силы, это только в книгах бывает. Ты, должно быть, хотела сказать, что он возбуждает любопытство в окружающих.
— Он возбуждает в вас любопытство? Харриет моргнула.
— Женщина моего положения не должна позволять себе любопытства в чей-либо адрес.
— А вы бы признали, если бы он возбуждал в вас любопытство? — Харриет рассмеялась, но Эдлин продолжила мысль: — Я видела, как вы держали его за руку.
Харриет аккуратно разрезала булочку на две части.
— Это не я держала его за руку. Мы искали… Твоя бабушка нервничала из-за того, что тебя нигде не было видно. И если тебе показалось, что я была расстроена или проявляла любопытство, то теперь ты знаешь, в чем было дело. Так что вот. Ну, все, мне пора идти. Нужно еще проведать остальных девушек. Некоторые из них никогда не были на балу, так что они будут судачить об этом всю ночь. — Она снова выдержала паузу. Во всяком случае, постаралась. — Моя спальня в конце коридора, и если тебе что-нибудь понадобится…
— А что мне может понадобиться?
— Зови, если что, — сказала Харриет, смирившись.
Она встала и пошла к двери, ей не терпелось скорее покинуть комнату.
У самой двери ее остановил голос Эдлин:
— А что делаете вы, когда вам одиноко? Харриет знала, что ей не следует давать правдивый ответ, но все же она сказала, как есть:
— Я читаю.
— Руководство по этикету? — спросила Эдлин с некоторым презрением.
Харриет медленно повернулась.
— Нет. Когда я остаюсь одна, то читаю обычные книги. У меня есть любимая…
Эдлин повернула голову.
— Я устала. Уходите. Харриет выдержала паузу.
— Что ж, приятных тебе сновидений.
Когда секундой позже Харриет выходила из комнаты, она поняла, что ничего не знает об Эдлин, зато она узнала три вещи о себе самой. Первое: она любит пить горячий шоколад дождливым вечером. Второе: однажды она съела пять булочек со смородиновым джемом за один присест. Третье: она читает, когда ей одиноко. И если быть до конца честной с самой собой, то еще есть четвертое: она проявляла нескромное любопытство к чертовски привлекательному опекуну Эдлин.
Она едва не вскрикнула, когда столкнулась с тем самым чертовски привлекательным герцогом посреди лестничного пролета. Поначалу ей показалось, что это длинная тень легла ей поперек дороги. Но в тот же миг тень двинулась ей навстречу. Пара рук вытянулась вперед и поймала ее в сети пальцев. Глаза герцога горели темным огнем. Харриет поджала губы, всем своим видом давая понять, что не одобряет таких действий. Поверх вечернего костюма на нем был надет черный плащ. Когда он сделал шаг навстречу, от него приятно пахнуло шерстяной тканью, подбитой атласом.
— Если бы у меня в руках был поднос, — сказала она резким тоном, который, как она надеялась, поставит его на место, — я бы выронила его из рук и перебудила бы всю академию. Стыдно, ваша светлость. Разве можно так подкрадываться к девушке?
Полумрак лестничного пролета придал его грубым чертам лица опасную привлекательность.
— Знаю, — прошептал он и заговорщически улыбнулся. — Но я никому не скажу. Так что дело за вами.
Она одарила его вежливой улыбкой и слегка нахмурилась:
— Полагаю, вы искали мисс Эдлин. Я, признаться, только что от нее вышла. Она еще не спит, но уже приготовилась ложиться. Прошу прощения, ваша светлость, но мужчинам не положено подниматься наверх. Вам придется дождаться утра, чтобы навестить ее.
— О-о. — Похоже, он не удивился и не расстроился. — Что ж, в таком случае, возможно, вы могли бы передать ей кое-что от меня.
Она изящно кивнула.
— Разумеется. — Но она согласилась только потому, что просил ее об одолжении герцог, и в его голосе было что-то притягательное. Если бы любой другой мужчина пробрался тайком через весь дом, Харриет показала бы ему, где раки зимуют. — Я поднимусь к ней в комнату и передам ваше послание.
Он нахмурился.
— Ваша светлость? — спросила она.
— Что? — Он прижался к ней всем телом. В этом приятном, но неудобном положении она не могла даже пошевелиться.
— Я не смогу передать ваше послание, если не буду знать его содержание.
Он смущенно улыбнулся:
— Я, право, и сам не знаю его содержания. Вы не поможете мне его придумать?
Это был хороший повод улизнуть. Она это знала.
Но разве она воспользовалась им?
