Чья та любовь, что дарит миру свет
И защищает от насмешек яда
Чья похвала, как добродетели награда,
Оставит в сердце зримый след?
В десять часов вечера того же дня Гриффин на пару с тетушкой проводили Эдлин в академию. Первые минуты поездки леди Паулис болтала без умолку. Уверовав в светлое будущее Эдлин, она будто забыла, что утром того же дня назвала Гриффина демоном, предала его анафеме, пригрозив изгнать из клана Боскаслов до тех пор, пока он не замолит свои грехи.
Если честно, то Гриффин вообще не понимал, как он может мириться с тем нонсенсом, который раздается из уст Примроуз с завидной регулярностью. Он уже вышел из возраста смущения и замешательства. А Примроуз уже вышла из того возраста, когда ее трость могла причинить ему боль. И, тем не менее, он не представлял своей жизни без Примроуз и Эдлин.
Как не мог он представить себе жизни без новой компаньонки своей тетушки.
Легко было списать тягу к Харриет на зов плоти. Но дело было не только в физиологическом влечении. Вечер у камина был самым прекрасным воспоминанием в его жизни. Вовсе не жажда интимной близости заставила его по-доброму смеяться над Харриет, когда она увидела рисунок в газете. Хотя он не мог не признаться самому себе, что с удовольствием занялся бы с Харриет всеми теми безобразиями, на которые намекали бумагомаратели. Гриффин выдал себя с потрохами, храня в верхнем ящике стола эти вырезки рядом с выгодными предложениями по купле-продаже недвижимости, брачными контрактами и книгой бухгалтерского учета брата. Более того, не исключено, что сегодня вечером он достанет все это еще раз, чтобы изучить перед сном.
Это может отвлечь Гриффина от дверей в комнату Харриет.
С другой стороны, те же самые газетные вырезки могут направить его ноги прямиком к ней.
— Надеюсь, ты усвоил урок, — сказала тетушка Примроуз, когда карета вернулась на Бедфорд- сквер.
— Какой урок я должен был усвоить? — спросил Гриффин, почувствовав неладное.
— Что любого человека можно исправить.
Гриффин вздохнул:
— Не возражаете, если мы вернемся, и я выйду у академии?
— Не дури, Гриф. Я хотела, чтобы ты смотрел на Харриет как на источник вдохновения, а не как на… не как на женщину, с которой можно повалять дурака.
Он нахмурился:
— Не думаю, что с кем-либо в своей жизни я валял дурака.
— Но ты же пал жертвой ее очарования.
— Вообще-то это вы платите ей.
Примроуз расправила плечи и постучала его тростью по коленке.
— Ты так ничему и не научился? Кроме того, ты, похоже, забыл, как следует разговаривать с благородной дамой.
— Что мне теперь, вовсе не разговаривать? — спросил Гриффин, потирая ушиб.
— Девушки посещают академию с одной-единственной целью, Гриффин.
— Там их учат, как бить родственников палками, когда они подрастут.
— Ох, болван, их учат, как выходить замуж. Харриет Гарднер либо выйдет замуж за благородного человека и познает все прелести священного брака, либо останется моей компаньонкой…
— И будет пребывать в священном страдании, словно монашка? — спросил Гриффин и быстро подогнул ноги, убирая их подальше от трости. — Простите, тетушка, я просто шучу. Не надо больше применять ко мне высшую меру наказания.
— Она никогда не найдет подходящую партию для замужества или приличную работу, если этот скандал будет продолжаться и подмочит ее репутацию. Одним словом, я говорю тебе, что ты можешь погубить все шансы бедной девушки на счастливую жизнь. А ведь она над этим так долго трудилась. — Примроуз помолчала, ее морщинистое лицо было напряжено. — Ты слушаешь меня?
— Истинно так, мадам. Каждое ваше слово врезалось в мою голову словно гвоздь.
— Не нужно грубить, Гриффин. Если ты не предпримешь шаги и не улучшишь ситуацию, я верну мисс Гарднер под надежные своды академии. Да-да, Гриффин, надежные своды именно это я и хотела сказать.
— Я знаю, что…
— Только там она сможет укрыться от твоих посягательств, о каких и упоминать-то грех. И если я потеряю ее из-за того, что ты отказываешься, вести себя, как подобает, что ж, мне придет конец. И тебе, впрочем, тоже.
Гриффин отвернулся к окну, чтобы Примроуз не заметила улыбку на его лице.
— Я понимаю.
Харриет решила прибраться в библиотеке герцога. Она уже собралась позвать горничную для компании, но тут заметила еще одну газетную вырезку под книгой для записей на столе Гриффина. Картинка на вырезке поразила ее настолько, что она села в кресло и смотрела на нее до тех пор, пока не услышала снаружи стук копыт и скрип колес. Это подъехала к парадному входу карета и резко остановилась.
Харриет быстренько пробежалась по библиотеке, поправляя подушки, собирая на поднос бокалы из- под бренди, поднимая книгу, которую, пролистав, мисс Эдлин оставила на тахте. Поразивший ее листок с рисунком Харриет положила на место.
Ну вот. Теперь можно было сесть в кресло у камина и с невинным выражением лица читать любимую книгу. Герцог никогда и не догадается, что она смотрела его бумаги.
Но женский голос, донесшийся от входной двери, а затем и голос дворецкого, открывшего дверь, заставил Харриет вскочить с кресла у камина, пересечь комнату и сесть в кресло за столом герцога.
Когда леди Констанс вошла в комнату минутой позже, а дворецкий вошел следом и приветственно кивнул Харриет, Харриет сделала вид, что пишет ответы на приглашения.
— Его светлости сегодня нет дома, — сказала она, окуная перо в чернильницу. — Вам назначено в столь поздний час?
— Нет, он не ждет меня, — резко сказала леди Констанс. — И я пришла не к нему. Мне нужно поговорить с вами.
Харриет оторвала взгляд от стола.
— По какому вопросу? — спросила она со смешком в голосе.
— Вы прекрасно знаете по какому. Об этом говорит весь Лондон.
Харриет положила перо на стол.
— Ах, вот вы о чем. Я тоже считаю, что для леди Паулис покупать нижнее белье в модном французском магазине — это настоящий скандал.
— Я не имею ни малейшего представления о нижнем белье леди Паулис, маленькая вы ведьма. По мне, так, кроме французских куртизанок, такое никто не носит. Настоящую леди на такой вульгарности не поймать.
— А быть пойманной с поклонником в саду лучше?
Леди Констанс засунула руку в белую меховую муфту, извлекла несколько желтых газетных листков и швырнула на стол:
— Не делайте вид, что вам или герцогу известно, что такое пристойное поведение. В том, что здесь изображено, нет ничего пристойного.
Харриет сделалось дурно, когда она посмотрела на картинку, где джентльмен кормил с рук лошадь без седока. В руках джентльмена было яблоко, в ногах лежало бездыханное, словно тряпичная кукла, тело. Джентльменом, безусловно, был герцог, а тряпичной куклой его брат. Надпись под картинкой гласила: «Наследник герцога кормит яблоком зла своего ученика».
