прекрасно помнил все ее письма, ее рассказы том, что обычно ей доставляло удовольствие, что она любила без памяти. Она любила «коваться в земле», работать в саду в старых джинсах и соломенной широкополой шляпе, которая досталась ей от бабушки. У Брайса даже была ее фотография, где она стояла на фоне сада с лопаткой в руках. Она не любила надевать «взрослую одежду как она это называла, не любила разъезжать по симпозиумам и собраниям, подобным тому, на котором ей пришлось побывать в Лондоне на этой недели. Она любила, следовать своему собственному жизненному плану, который составляла сама. У нее много времени уходило наразного рода исследования, на выращивание новых культур. Она не любила подстраивать свое расписание под чужие планы и работать под чьим-то руководством.
Но ее жизнь с Брайсом как раз была бы полна именно того, чего она так не любила. Церемонии, на которых надо присутствовать в официальной одежде, — они были неотъемлемой частью его жизни. Кроме того, само его имя обязывало к определенным действиям в обществе: подписывать векселя в чеки на разные мероприятия, что она, будучи его женой, должна будет делать тоже. Такие вещи, как обычные автографы, с просьбой о которых тебя умоляют в самое неподходящее время, были неприятны, но необходимы. Паллизеры были обязаны это делать. Он давно привык к этому, потому что вырос в этом доме и в этой семье.
Если Эмма будет рядом с ним, ей придется основательно изменить свой образ жизни. Она никогда не будет счастлива. Ему представилась бабочка, закрытая в стеклянной банке. Крылышки у нее скоро потускнеют, и золотистая пыльца осыплется, а дух погаснет.
Эмма коснулась его руки.
— Что случилось, Брайс? — спросила она, посмотрев на него просящим взглядом.
Он взглянул на нее, и его сердце наполнилось радостью. Не в силах произнести ни слова, он обнял ее и поцеловал. Она заслуживала лучшего парня, чем Брайс.
Но он не мог ее потерять.
Конечно, ей не подойдет его образ жизни. Чем больше она будет узнавать о его жизни, тем больше станет ее ненавидеть. Как однажды уже возненавидел ее он сам. Он поступил эгоистично, что пригласил ее сюда.
Их разделяет слишком многое: культура, страна, свобода, к которой она привыкла, обязанности, к которым призывало его аристократическое происхождение. Смогут ли они когда-нибудь все это преодолеть?
Никогда, решил он и отступил назад.
— Прости.
— За что? — спросила она с улыбкой.
Он открыл дверь, и они вышли в коридор.
— Есть за что, — ответил он.
Когда они вошли на террасу, где танцевали прошлым вечером, Эмма спросила:
— Твоя мама не возражает против моего присутствия здесь, правда?
— Не обращай на нее внимания. — Они подошли к столику, и он пододвинул Эмме кресло.
— Она просто закрутилась с подготовкой этого вечера. Она устраивает этот бал каждый год с тех пор, как я родился. Я всегда ненавидел это время, когда был ребенком, потому что она была занята и уделяла мне мало внимания.
— Так у тебя на самом деле не было счастливого детства? — спросила Эмма, усаживаясь в кресло и наблюдая за ним.
Он отрицательно покачал головой.
— Разве по мне не видно? — Он печально улыбнулся.
— Нет. Но из писем я заметила, что ты всегда избегал рассказывать о своем детстве. Я не хотела тебя расспрашивать. — Она на минуту запнулась, сложив ладони перед собой. — Я и сейчас не буду, правда. Только хочу сказать одно: я всегда готова тебя выслушать, если ты мне захочешь об этом рассказать.
Она даже не догадывалась, насколько была близка к истине, но сейчас он был не в силах ничего ей объяснять.
— Спасибо за предложение, но поверь, рассказывать особенно не о чем. Ты и сама все видишь. — Он показал рукой на дом и лужайку. — Нет, здесь вовсе не плохо, я здесь никогда не голодал и не замерзал. Просто мне здесь не было хорошо, и все. Здесь всегда было холодно, я уже говорил тебе об этом.
Взгляд у нее потеплел.
— Но что бы там ни было, — сказала она, — это не сделало тебя холодным. — Она улыбнулась. — Это я уж точно могу тебе сказать.
Брайс вспомнил слова Джона, о том, что «Индепендент» назвала его бессердечным старым холостяком. Только Эмма видела в нем живого человека.
Она была нужна ему и надо было найти способ удержать ее. Ему в голову пришла идея, что он может на ней жениться, но идея была сумасшедшей, и он выбросил ее из головы. Даже если женитьба оказалась бы спасительной для него — а у него всегда была слабая надежда, что женитьба кого-то может спасти, — то для нее это будет почти убийством.
К чаю подали пирожные с кремом, канапе, свежие фрукты и горячие булочки с маслом и джемом. Стол был сервирован по первому классу, такое Эмме доводилось видеть только в кино. Вокруг стояли слуги в ливреях, державшие серебряные подносы с такой важностью, словно у них в руках были настоящие сокровища.
Солнце заходило за горизонт, старые деревья отбрасывали огромные тени, которые перемежались с яркими бликами солнечных лучей на каменной стене дома.
— Обычно мы не содержим в Шелдейл-хаусе полный штат прислуги, так что пока ты можешь наслаждаться, — сказал Брайс. — Они здесь, чтобы исполнить любое твое желание.
— Знаешь, я чувствую себя неловко, когда за мной кто-то ухаживает, — Эмма подвинула чашку служанке, которая наливала ей чай.
— Достаточно, — отпустил Брайс служанку.
Закрыв рукой рот, Эмма чуть не рассмеялась.
— А у тебя хорошо выходит. Я бы никогда и не подумала, что у тебя может быть такой важный вид. Вряд ли у меня это когда-нибудь получится.
— Да ты просто наслаждайся, — сказал Брайс, махнув рукой в сторону служанки, которая удалялась в сторону дома. — Я ведь им за это плачу.
— А за что конкретно ты им платишь?
Он с отсутствующим видом взял булочку.
— Что? — спросил он.
— Огромное количество слуг на одного или двух хозяев, зачем они здесь? Что им тут делать?
Улыбка слегка коснулась уголков его губ.
— Одевать меня, купать, стричь мне ногти и тому подобное.
Она уже решила, что он говорит всерьез, но улыбка выдала его.
— После долгого трудного утра, когда ты не можешь справиться с простыней, в которой запутался?
Лицо у него стало серьезным, и только глаза смеялись.
— Неужели с тобой такое тоже бывает? — Он откусил кусочек булки и запил горячим чаем.
Эмма рассмеялась.
— Другая сторона жизни. Не так уж это легко, как все думают.
— Вот именно. Знаешь, бывают дни, когда я думаю, что если не сброшу с себя эту вековую тяжесть исторических и социальных цепей, то сойду с ума. Мне иногда хочется быть простым рабочим.
Эмма старалась сохранять серьезное выражение лица.
— Твой мир чужой для меня. — У девушки бывали дни, когда она не обедала, чтобы сэкономить на дорогую кофточку, и ей казалось, что она может сойти с ума от этого.
У него не было этих забот.
Когда сегодня она впервые вошла в Шелдейл-хаус вместе с самим графом Паллизером, а не с Джоном Торнхиллом, то была подавлена роскошью. Ее первым порывом было повернуться и убежать. Все эти
