— Да, — прошептал он, предчувствуя наступление этой особой влажной пустоты, после которой он сотрет со всего тела оставшуюся «пульпу». Твердые зубы скрипели. Один яростный зрачок глядел прямо в другой.
Грэм Олкок знал, что он пропускает. Он знал, что назначено на этот вечер — разделка юной Дженни. Но нужно было успокоить жену, остаться с ней после того случая с видеофильмом. Она не привыкла видеть такую жестокость, отдаваться на волю такой порочной страсти. Это был ее первый кайф, но не последний, как надеялся Грэм. Она захочет еще. Как она может отказаться от кипящего, беспорядочного наслаждения, от такого ничем не скованного возбуждения?
Они лежали в кровати вместе, Грэм знал, что Триш не спит.
— О чем ты думаешь? — спросил он.
— Об этой пленке, — отстраненно сказала Триш. — Мне до сих пор тошно.
— Я ее выброшу.
— Больше всего мне тошно от себя самой. Я не могу спать, когда эта гадость у меня в доме.
— Я сейчас же ее выброшу. — Грэм дернулся, чтобы встать с постели, но жена схватила его за руку.
— Нет, я не хочу быть одна. Давай посмотрим на Кимберли.
Отбросив одеяло, она не стала дожидаться мужа. Когда Грэм догнал ее, она стояла в дверях детской.
— Та девушка тоже была чьей-то дочерью, — прошептала Триш, прикрывая рот. — А я смотрела. Я просто смотрела, а ее…
Грэм взял ее за плечи.
— Ты ничего не сделала. Ты не совершала никакого преступления.
— Чья-то дочь, — сказала Триш. — Как я могла? — Она закусила нижнюю губу, и слезы залили ей глаза. — Я чувствую себя… порочной.
— Ты не могла сделать ее еще мертвее, чем она была. То, что ты видела ее, ничего не изменило. Это всего лишь запись.
— Она изменила меня.
Грэм заглянул в комнату Кимберли. Он увидел голову дочери, лежащую на подушке, и дал себе зарок никогда не связываться с фильмами, в которых есть дети. Ньюлэнд предлагал ему, но он отказался. Только не дети. Он не желал иметь дело ни с кем младше пятнадцати-шестнадцатилетних девушек. Они, по крайней мере, уже выросли, уже созрели для жатвы. А кроме того, дети его совершенно не возбуждали. У них попросту не было требующихся форм.
— Мы должны узнать, кто этим занимается, — сказала Триш, поворачиваясь к мужу. — Мы должны, потому что это мерзко. Это хуже всего. Это опасно.
— И очень возбуждает, — прибавил Грэм, но понял, что напрасно.
Триш уставилась на него взглядом, в котором читалось чувство, похожее на ненависть, ее лицо окаменело.
— Извини, — сказал он.
— Ты мерзавец.
Она помолчала, не сводя с его лица влажных глаз, потом сказала, чуть качая головой:
— Вот что так опасно. Сначала секс, возбуждение… — Она замолчала, положила руку на живот и почувствовала, как к горлу подкатывает комок тошноты. — Надо заявить в полицию. Нам обоим.
Грэм сжал ее плечи.
— Я все сделаю сам, милая, не волнуйся.
— Нет, — настаивала она, в ее глазах горела яростная убежденность. — Теперь и я часть этого. Я должна понять, кто сделал это со мной. Они сделали это со мной.
— Мы до них доберемся, — заверил ее Грэм, думая, до чего там уже добрались с Дженни, недовольный тем, что не может быть с остальными и разделить веселье.
Но завтра у него будет запись. Лелеемые воспоминания, которые продлятся всю жизнь, и он не был их частью.
Триш отвернулась от него и снова посмотрела на Кимберли.
— Какая красавица, правда? — спросила она, тихо плача и кусая губы, как будто своим поступком той ночи она причинила дочери какой-то вред.
Как раз вынесли электрический шокер и присоединили зазубренные зажимы на концах длинных черных проводов к соскам Дженни, и в этот момент поверх песнопений и приглушенные крики девушки Ньюлэнд услышал пикающий сигнал. Мэнни стоял со стилетом в руках, он только что закончил вырезать на коже Дженни непристойные слова, пока неглубоко. Он высунул порезанный язык и осторожно провел его кончиком по лезвию, глядя, как блестит нож, пробуя его на вкус, и в стали отражалось его искаженное и растянутое лицо, частично закрытое маской, толстое, обезображенное оспинами.
Ньюлэнд посмотрел на пульт и увидел, что мигает голубой огонек сенсора. Он немедленно повернулся к окну за спиной, поднял тяжелую штору и выглянул наружу. С тревогой он увидел вдалеке машину с выключенными фарами, лунный свет играл на ее хромированном ветровом стекле.
Ньюлэнд повернул силовой выключатель на пульте, обрубил музыку и яркий свет. Выйдя из-за фальшивых панелей с чувством, какое бывает у человека, который только что был на ярком солнце, и оно вдруг погасло, он попытался разглядеть что-то в темноте и крикнул:
— Машина у южного входа! Уходим через северный.
Потом он кивнул Мэнни, который наставил лезвие на левую грудь Дженни, чуть в стороне от середины, точно зная, как найти ее сердце.
— Нет, — приказал Ньюлэнд, отводя острие. — Не порти товар. Возьми с собой, она еще пригодится.
Он посмотрел на ее лицо с завязанными глазами, думая: «Я хочу быть стиснутым внутри нее, когда оборвется ее жизнь, хочу чувствовать, как ее мышцы сжимаются вокруг меня, когда я всуну язык между ее твердыми зубами».
Мэнни закинул Дженни на плечо, и они направились к открытым дверям, куда по металлической лестнице с лязгом бежали мужчины, одевались, путаясь в одежде, от их дыхания в ночном морозном воздухе поднимался туман. Заработали моторы, и автомобили срывались с места, уносясь мимо Ньюлэнда и Мэнни. Они разделились. Мэнни открыл багажник, забросил в него голое тело Дженни и захлопнул большой рукой. Потом он встал у открытой двери своей фальшивой полицейской машины и уставился на автомобиль, стоявший за воротами напротив, как бы предупреждая. Как только Ньюлэнд благополучно выехал через северный выход, Мэнни сел в полицейскую машину и подъехал вплотную к воротам, его фары осветили коричневый «форд».
Торонтский коп, понял Мэнни, живехонький, — и звук одного этого слова как будто взорвался у него перед глазами, когда он увидел паутину трещин на стекле за мгновение до того, как почувствовал, что его правое плечо разрывается, какая-то сила дергает тело назад, правая рука взлетает и падает, как у тряпичной куклы, а стекло взрывается осколками и осыпается на его колени.
Сержант уголовной полиции Майкл Кроу вышел из-за деревьев, открыл дверь машины, в которой сидел Мэнни, и наставил револьвер в голову мясника. Ему пришлось останавливать себя, упрашивать самого себя не пристрелить ублюдка, который на его глазах вынес обнаженное тело Дженни из дома и бросил в багажник, как ненужный хлам. Он лишь ранил его в плечо с первого же выстрела сквозь лобовое стекло и теперь испытывал чудовищное желание добить его.
Мэнни лежал на руле, сгорбившись, и стонал, на его широком лбу выступил пот. Прикладом револьвера Кроу ударил его в затылок, потом наклонился и вытащил ключи из зажигания. Оставив Мэнни лежать без сознания, он открыл багажник и увидел там скорченную Дженни. Она щурилась, глядя на него, и дрожала на холодном зимнем воздухе. На миг Кроу показалось, что она сошла с ума, и холодок пробежал по его жилам, но она заморгала и еще крепче сжала свое изрезанное тело руками.
Он поморщился от боли, снимая вымокшую в крови куртку и накрывая ею Дженни. Он приучил себя
