19 апреля 1793 года главный прокурор Французской революции Фукье-Тенвиль приказал арестовать Миранду, выдвинув обвинение в заговоре с Питтом и британским правительством. Заодно ему инкриминировали сговор с русским и американским правительствами. Миранду обвиняли также в том, что он помогал Дюмурье в его контрреволюционной деятельности по восстановлению монархии во Франции.
Все это выглядело весьма правдоподобно. Ведь Миранда был принят почти во всех монарших дворах Европы. Умело действовал на поле боя, заслужив своим мужеством уважение подчиненных. А как достойно отразил он нападки Дюмурье!
Неужели теперь ему, одержавшему столько побед и прошедшему через множество испытаний, суждено погибнуть вдали от любимой Венесуэлы, будучи ложно обвиненным?!
20 апреля Миранда предстал перед революционным трибуналом. В качестве обвинителя выступал сам главный прокурор Фукье-Тенвиль. Миранда держался со свойственным ему спокойствием, будучи уверен в своей правоте. Защитником Миранды на этом процессе был энергичный Шаво-Лагард. Позднее этот адвокат пытался спасти жизнь королеве Марии Антуанетте, но безуспешно. В защиту Миранды Шаво-Лагард сказал: «Этот безупречный республиканец, никогда не отступавший перед смертью, не в силах выносить подозрений в преступлениях, которых он не совершал, но вот уже целый месяц его подвергают этим подозрениям».
Затем поднялся Фукье-Тенвиль и гнусавым голосом, как произносил смертные приговоры множеству людей, обвинил Миранду в преступной халатности на войне и в сговоре со своим командующим Дюмурье. Мало того — газета Марата «Друг народа» напечатала статью против Миранды, ставя ему в вину мародерство солдат в захваченном Амбере. Свидетельские показания против Миранды давали генералы Ла Хов и Эсташ. Они утверждали, что в Маастрихте жили брат и шурин Миранды, потому, дескать, и была снята осада с этого города. Какой-то сержант, выступая на стороне обвинения, сообщил, что «голландцы принимали его как своего гостя». Национальная жандармерия, чьи бесчинства в Антверпене Миранда пытался сдерживать, также обвинила его в ряде преступлений.
Когда Миранде предоставили слово, он заявил, что никогда не был сообщником генерала Дюмурье. Напротив, считает его повинным во многих поражениях французской армии. Миранда объяснил отступление под Маастрихтом малочисленностью своего войска и отсутствием выбора. «Невозможно победить, не имея хорошей позиции», — сказал Миранда в свою защиту. Его слова взбесили генерала Эсташа, и он вновь потребовал предоставить ему слово, публично объявив, что ненавидит Миранду.
Однако резкий в выражениях Фукье-Тенвиль прервал Эсташа, заметив, что суд не нуждается в показаниях явно предубежденного человека. Были вызваны свидетели и со стороны защиты. Один из них рассказал, как, узнав о казни короля французскими революционерами, Миранда сказал своим солдатам, что это событие — «серьезный прорыв в политике Франции».
Томас Пейн приехал из Лондона. Он произнес страстную речь в защиту Миранды, утверждая, что Миранда никогда не предаст Францию, потому что «дело Французской революции непосредственно связано с делом всей его жизни — борьбой за независимость Испанской Америки».
В заключение Шаво-Лагард заявил, что Миранда, по его мнению, не нуждается в чьей-либо защите, поскольку сам сумеет убедительно защитить себя. Публика, собравшаяся в зале суда, «слушала Миранду с уважением, характерным для истинных республиканцев, и полностью доверяла судьям».
Судьи удалились для вынесения приговора. Обвиняемых увели. В зале послышались сдерживаемые рыдания. Повисла мучительная пауза. Когда же судьи появились вновь, они объявили генералов Д’Анже, Дюмурье и Валенсу виновными, а Миранда был оправдан. Зал взорвался аплодисментами. К аплодирующим присоединился даже Фукье-Тенвиль.
Миранда поднялся со скамьи и страстно произнес: «Этот замечательный акт справедливости поможет мне сохранить уважение моих сограждан, потерять которое для меня — страшнее смерти». 16 марта его освободили. Миранда оказался одним из немногих, кто сумел выстоять в схватке с революционным террором. Нож гильотины уже навис над ним, но он сумел избежать смерти.
Когда опасность миновала, здравый смысл вдруг изменил ему. Уверовав в свою неприкосновенность, Миранда отправился в роскошный замок Менильмонтан, намереваясь отдохнуть. Однако Марат оставался непримирим и продолжил свои нападки. Монтаньяры продолжали утверждать, что Миранда с помощью интриг и подкупа судей избежал возмездия. Это, по мнению монтаньяров, и спасло его от казни. В сложившейся ситуации лучшим выходом для Миранды был бы отъезд в Англию. Но он все медлил…
2 июня монтаньяры свергли жирондистов. Мэром Парижа был назначен бывший военный министр Паш, непримиримый противник Миранды. Через три дня после назначения Паша замок, где гостил Миранда, окружили гвардейцы. Миранда был взят под домашний арест. Однако это не означало, что он находился в полной изоляции. Его продолжали посещать друзья и женщины. Частой гостьей Миранды была английская поэтесса Хелен Мария Уильямс.
В замок приходило большое количество посылок. Полиция опасалась, что в них пересылаются оружие и боеприпасы. Но к их удивлению, в коробках оказались книги. Недоброжелатели Миранды заслали в замок своего агента под видом прислуги. Миранда знал об этом, но не подал виду.
9 июля Миранду арестовали вновь и проводили в тюрьму Ла-Форс, откуда мало кто выходил живым. Теперь сам Робеспьер настаивал на казни Миранды. Его обвиняли в преступном попустительстве монархическому заговору.
13 июля Миранда предстал перед Конвентом. И в этот раз он защищался с достоинством, уличая своих обвинителей в нарушении конституции. «Когда угнетают граждан, угнетают государство», — бросил он в лицо своим противникам.
Миранду обвиняли и в том, что он хотел покинуть страну. Но возможно ли это было? Ведь он находился под домашним арестом, без лошадей, без экипажа и не мог сделать ни шагу без разрешения властей. Миранда обвинил Комитет общественного спасения в отступлении от прежних обязательств.
Находясь в безвыходном положении, Миранда попросил своего доктора приготовить ему яд. Таким способом он хотел избежать гильотины. Это была не лишняя предосторожность. До революции в Париже был всего лишь один важный заключенный, теперь в Бастилии содержалось двадцать высокопоставленных заключенных. Всего же в Бастилии ждали приговора около сорока тысяч человек. Семь тысяч уже были гильотинированы. Париж оцепенел от страха.
В тюрьме Ла-Форс, однако, царила дружеская атмосфера. Миранда позже напишет о своем заключении в этой тюрьме как о «долгом путешествии в лодке, конечный пункт которого — либо счастливое прибытие в порт, либо гибель в открытом море; и никто не знает исхода, но время должно быть заполнено новыми знаниями». В Ла-Форс Миранда познакомился с маркизом Дю Шатле, который оказался приятным собеседником. Они часами говорили об искусстве, литературе и путешествиях. Вместе читали Тацита и Цицерона. Любили также развлечься игрой в карты. К их удивлению, из колод, выданных заключенным, были изъяты фигурные карты.
Дю Шатле принял решение покончить с собой. Он отравился, оставив все свое нехитрое наследство Миранде и другим заключенным. После этого дни тянулись совсем уныло.
В августе Миранда предстал перед Особым уголовным трибуналом революции. В сентябре его дело вновь рассматривал национальный Конвент. Миранда попросил, чтобы ему позволили отправиться в ссылку. Он сказал, что хочет продолжить свою борьбу с испанским правительством. Французам было все равно — лишь бы Миранда вышел из игры и уехал подальше, но пока его предпочли держать в тюрьме.
Положение Миранды становилось все отчаяннее, ведь он выступал против «жулика Сен-Жюста» и против Дантона, предавшего его. Однако вскоре ситуация изменилась. Дантон был казнен в апреле 1794 года. Робеспьер был лишен всех гражданских прав и вместе с Сен-Жюстом казнен в июле 1794 года.
Полиция проверила все источники финансирования Миранды и не нашла никаких нарушений. Миранда получал деньги за генеральское звание, а также от своих богатых покровителей. Тем временем тюремное заключение Миранды продолжалось. Он приобрел новых друзей в тюрьме, в их числе известного ученого и антиквара Энтони де Куинси.
В декабре 1794 года Миранда сделал блестящий ход против Конвента, написав письмо, где осудил «отвратительные принципы Робеспьера, которые требуют от человека приносить свои интересы в жертву общественным». Идеи тиранов — от Тиберия до Филиппа II, — оправдывающие их бесчинства, он назвал «дьявольскими». Миранда закончил свое письмо с присущим ему достоинством: «Я не прошу пощады у Конвента. Я требую самого строгого судебного разбирательства для себя и тех, кто осмелился… скомпрометировать устремления французского народа и его национальный образ». Подозреваемый в
