репутацию. Эти пронзительные жалобы весьма характерны для двадцатидевятилетнего Боливара, который, по сути дела, все еще оставался эгоцентричным и самоуверенным хвастуном.
Ошибка Боливара заключалась в том, что он недооценил опасность, которую представляли собой заключенные-роялисты. Они оказалось той самой бочкой пороха, на которой сидел Боливар в Пуэрто- Кабельо. Если бы Боливар догадался выпустить их на свободу, то потери Пуэрто-Кабельо можно было бы избежать. Но события нельзя повернуть вспять…
Миранда был разочарован. Он не хотел видеть своей вины в падении Пуэрто-Кабельо. Ведь он называл его важным стратегическим пунктом, но не сделал ничего, чтобы укрепить его. Не ответил он и на призыв Боливара о помощи, что красноречиво характеризует его. Когда о поражении гарнизона Боливара стало известно Миранде, он сказал своим солдатам:
«Венесуэла ранена в самое сердце. Что ж, господа, так устроен этот мир. Совсем недавно дела шли прекрасно, а теперь нам угрожает опасность. Вчера Монтеверде не имел ни власти, ни оружия, ни солдат. Сегодня в его распоряжении сорок тысяч фунтов пороха, сколько угодно свинца и три тысячи мушкетов (из арсенала Пуэрто-Кабельо). Боливар докладывал мне, что роялисты атакуют, но к тому моменту они уже захватили все вокруг».
Так Боливар был объявлен виновным в этом поражении. Отношение к нему Миранды резко ухудшилось.
Второе письмо короче первого. К нему Боливар приложил свой официальный доклад о событиях. Тон письма еще более уничижителен:
«Мой генерал, меня переполняет чувство стыда. Соблюдая все предосторожности, я посылаю Вам этот пакет (отчет о ходе боя), но в нем Вы найдете лишь попытку описания тех ужасных событий. Я ни на что не гожусь. Умоляю Вас, дайте мне еще несколько дней, чтобы привести нервы в порядок. Потеряв самую лучшую крепость, я едва не схожу с ума. Ради Бога, не заставляйте меня встречаться с Вами. Я во всем виню себя, я пал духом…»
Известный испанский историк Сальвадор де Мадарьяга попытался разобраться в сложном характере Боливара. Отрывок из его работы, возможно, поможет понять некоторые странности в поведении молодого командира:
«Ничто не могло спасти его от психических травм. Они случались с ним постоянно. Однако в его характере была некая природная сила. Она была достаточно мощной, чтобы противостоять расслабляющему влиянию тех обстоятельств, что приводили его психику в нестабильное состояние. Этой силой был природный эгоизм, делавший его личность самодостаточной. Его самолюбие, его эгоизм, основным проявлением которого является честолюбие, были для Боливара насущной необходимостью. Отказ от эгоизма мог обернуться потерей душевного равновесия, а может — и самой жизни.
Когда на вершине римского холма Симон Боливар поклялся освободить свою страну от тирании испанцев, он также поклялся спасти самого себя, свою душу. Для него слава была единственной альтернативой серым будням. Обычная жизнь стала бы для него крушением личности, как это случилось с его племянником, очень похожим на него.
Но когда в двадцать два года Боливар оказался на пике славы, он еще не научился управлять своей индивидуальностью, а юношеская раздражительность и тщеславие мешали обретению душевной целостности. Груз несчастий, обрушившийся на молодого Боливара, стал серьезным испытанием для него».
Миранда не ответил и на второе письмо Боливара. Он считал, что после потери Пуэрто-Кабельо у патриотов не осталось шансов на победу. Роялисты захватили Ла-Гуайру. Путь к отступлению из Каракаса был отрезан. Война закончена. Единственная возможность как-то выйти из сложившейся ситуации — вступить в переговоры. Насколько обоснованно было это решение Миранды? С потерей Ла-Гуайры возникли серьезные трудности с доставкой продовольствия в Каракас. Белые жители страны были очень встревожены восстанием чернокожих рабов в Барловенто. С криками «Да здравствует король!» они безжалостно убивали богатых людей, поджигали плантации. Тем временем казна практически опустела. Наличные деньги, выпушенные патриотами, обесценились. Армия Монтеверде продолжала расти. Он расправлялся со всеми, кто не захотел к нему присоединиться.
Миранда состарился, устал; привыкший к роскоши, в трудных условиях он нередко впадал в пессимизм. Он был организатором двух восстаний, и оба закончились неудачей. Будучи реалистом, Миранда не хотел напрасно проливать кровь тысяч людей. Вполне возможно, что ситуация сложилась бы иначе, если бы войной с самого начала руководил более молодой, безоглядный и не столь расчетливый человек. К тому же враг оказался сильным и жестоким.
Миранда понял, что его английские друзья заняли выжидательную позицию, наблюдая за его борьбой с Испанией. И теперь, когда у него на руках еще оставалось несколько козырей, он решил ничего не менять. Если его прежнюю нерешительность трудно оправдать, то сейчас он занял правильную позицию.
Большинство членов бывшего патриотического правительства пришли к мнению, что Миранда должен заключить мир. Он потребовал у Монтеверде обещаний, что на всех сдавшихся территориях будут уважать права личности и собственности, не станут никого преследовать за инакомыслие. Никто не должен чинить препятствий тем, кто хочет покинуть страну. Все военнопленные подлежат обмену.
25 июля эти условия были приняты. Миранда подписал акт о капитуляции, однако детали этого документа скрыл от своих приближенных. Неизвестно, был ли Боливар в городе во время капитуляции. Вскоре он присоединился к колонне беженцев, направлявшейся из Каракаса в Ла-Гуайру. Им предстояло пройти три тысячи футов. 28 июля Боливар уже оказался в резиденции военного губернатора порта Ла- Гуайра Мигеля де Лас Касаса.
Узнав о «предательстве» Миранды, в нескольких казармах Каракаса солдаты подняли восстание. Они кричали: «Нас продали Монтеверде!» Распространились слухи, что существует секретный протокол, по которому министр финансов маркиз де Каса Леон передал Миранде тысячу унций золотом и счет на двадцать две тысячи песо — для его агента в Кюрасао Джорджа Робертсона.
Для таких обвинений существовали некоторые основания. Нет ничего удивительного, что Миранда попытался спасти хотя бы часть национальной казны, выторговав эти деньги у испанцев, чтобы в будущем финансировать борьбу за независимость. Миранда действительно был тщеславным и самолюбивым человеком, потому, пожертвовав комфортной жизнью в Лондоне, устремился в Венесуэлу. Ему пришлось вести революционную борьбу в чрезвычайно неблагоприятных условиях. И вряд ли, если бы ситуация сложилась иначе, он бы отрекся от дела своей жизни.
Миранда собрал обширную коллекцию документов и передал ее на британский корабль, уходивший из Ла-Гуайры. Он принял решение отправиться на запад — в независимую Санта-Фе-де-Боготу. Оттуда он продолжит свою борьбу. Миранда сказал своему помощнику Педро Гуалю, что присоединится к Нариньо, лидеру Санта-Фе, чтобы начать новую атаку на Венесуэлу. Его упаднические настроения, вызванные землетрясением и выступлением роялистов, уже прошли.
Около пяти тысяч солдат в отчаянии вернулись в свои казармы. Они говорили, что их штыками загоняют в прошлое. В Каракасе царили пораженческие настроения, которые описал в письме к Миранде один из его сторонников:
«Люди поглощены интригами и не хотят заниматься ничем другим. Они боятся и в то же время совершают отчаянные поступки. Я бы не стал писать тебе об этом, если бы не понимал, что с ними происходит. Они спасаются, обманывая других. Они дрожат от страха. Это невежественные люди, которые не хотят знать правды, преступники, нарушающие законы, низкие люди с дурной репутацией, для которых собственные интересы важнее общественных, люди, обворовывающие государство. Вчера и позавчера толпы народа выкрикивали: „Да здравствует Фердинанд VII!“ Мы стоим на краю пропасти. Наше отечество в опасности».
