Судя по этой встрече, Миранда больше заботился о безопасности собственного существования в изгнании, чем о возможности своего участия в революции в Латинской Америке.
Через неделю трое представителей венесуэльской делегации были приглашены на встречу с министром иностранных дел Великобритании маркизом Уэлсли. Он был старшим братом Артура Уэлсли, виконта Веллингтонского, офицера, отличившегося в войне за независимость Испании. Встреча происходила не в министерстве, а в частной резиденции лордов Уэлсли — Эпсли-Хаусе, элегантном особняке, расположенном в укромном уголке Гайд-парка.
Боливар был взбешен. Он понимал, что это — проявление пренебрежения. Британцы вели себя уклончиво. Приглашение в здание министерства иностранных дел означало бы признание нового венесуэльского правительства. Британцев события в Венесуэле интересовали только с точки зрения ослабления позиций Франции. Они не хотели расстраивать своих союзников в испанском правительстве. Кроме того, у них были сомнения в том, что восстание в Южной Америке приведет к устойчивым переменам.
Симон Боливар оказался в непривычной для него роли. Поднимаясь по ступеням Эпсли-Хауса, он чувствовал некоторую неуверенность: предстояла встреча с одним из самых опытных государственных деятелей могущественной державы, бывшим генерал-губернатором Индии. Боливару было предложено изложить суть дела. Он объяснил, что произошло в Каракасе, и подчеркнул, что он и правительство, которое он представляет, по-прежнему верны испанской короне. Эта встреча описана в воспоминаниях Бельо. Боливар настаивал, что в Каракасе сложилась беспрецедентная ситуация. Восстание «имеет местное значение и призвано защитить свободу провинции от внешней угрозы… Одной из основных задач революции в Каракасе является сохранение целостности территории Венесуэлы в интересах Испании и защита ее граждан от французского нашествия».
Уэлсли заявил, что венесуэльцы должны доказать свою верность испанской монархии не на словах, а на деле. Боливар настаивал на необходимости введения самоуправления в испанских колониях.
Уэлсли сухо заметил, что Венесуэльская декларация независимости не имеет прецедента в истории Испанской империи. Боливар резко отреагировал на это, заявив, что жители колоний должны иметь право защищать свои интересы. «Новый порядок» провозглашает именно это, и никто лучше Уэлсли не знает о злодеяниях испанской колониальной администрации.
В конце концов они пришли к выводу, что независимость для Венесуэлы предпочтительнее подчинения Испании. Уэлсли улыбнулся и похвалил Боливара за то, что тот так страстно защищает интересы своей страны. В ответ Боливар саркастически поздравил Уэлсли с тем, что тот с такой энергией защищает интересы Испании. После этого Уэлсли заверил Боливара, что Британия признает притязания испанских колоний на национальную независимость. На этом беседа закончилась. Министр иностранных дел Британии согласился принять венесуэльскую делегацию еще раз через два дня.
На второй встрече с венесуэльцами Уэлсли потребовал прекратить все споры с испанской монархией, так как Британия поддерживает тесные отношения с высланной королевской семьей. Взамен британцы обещали оказать военную помощь их действиям против Франции и заверили, что британские офицеры, находящиеся на срочной службе в испанской армии, не будут выступать против Венесуэлы. Британцы не признают Венесуэлу, дабы не потворствовать революциям в других испанских колониях, к тому же это помешает Испании бороться с Францией, так как она потеряет большинство своих жизненно важных ресурсов.
После этой встречи Боливар понял, насколько цинична позиция англичан. В январе Британия предложила Испании военную помощь, договорившись, что ее колонии будут открыты для британской торговли. Теперь так называемая помощь восставшей Венесуэле будет использована в качестве страховки, если позиция испанцев изменится.
Тем не менее Боливар не отступал и в дальнейших встречах с британцами продолжал настаивать на своем. Он делал это с горячностью, но и с твердой убежденностью. Опасаясь, что Великобритания уступит, Испания сделала решительный шаг: испанский посол в Лондоне заявил протест по поводу сердечного приема «венесуэльских сепаратистов» британским правительством. После этого Уэлсли пригласил венесуэльцев и испанцев на совместную встречу, чтобы попытаться преодолеть разногласия и объединиться в борьбе против Наполеона. Испанский посол отказался прийти. Венесуэльская делегация — тоже.
Визит делегации Боливара в Лондон слишком затянулся, но ей так и не удалось заручиться поддержкой британцев. 30 августа 1810 года Боливар и его сподвижники не в лучшем состоянии духа покинули Лондон. Единственной удачей Боливар считал согласие Миранды вернуться в Венесуэлу, которое он получил. Они договорились, что Миранда прибудет позже, на другом корабле, чтобы имя знаменитого революционера не связывали с новым венесуэльским правительством.
Вернувшись в Каракас в ноябре 1810 года, Боливар с удивлением обнаружил, что его дипломатическая миссия высоко оценена соотечественниками. Он основал «Патриотическое общество сельского хозяйства и экономики» — именно здесь стали формироваться и крепнуть более радикальные взгляды молодых креолов. Боливару удалось уговорить умеренно настроенную хунту Каракаса разрешить Миранде въезд в страну месяцем позже. Чтобы добиться этого разрешения, Боливар искусно использовал настроения народных масс.
2 декабря страна, истосковавшаяся по национальному герою, триумфально встречала легендарного Миранду. Он верил, что, вернувшись на родину, станет лидером независимой страны. С побережья в Каракас Миранда добирался в экипаже. Один из его сопровождающих рассказывал, что знаменитый южноамериканец «плохо отзывался о Соединенных Штатах Америки. Проезжая мимо реки Вента и многих других мест, он сказал, что здесь еще многое нужно сделать, и он знает, как это сделать, лишь бы ему удалось получить власть над страной».
Долгие годы, проведенные Мирандой в Лондоне, вдали от венесуэльского общества, сильно изменили его. Когда экипаж, в котором ехал Миранда, прибыл в Каракас, его окружила огромная толпа людей. Восторженные поклонники Миранды буквально вкатили его карету в центр города. На банкете, устроенном в его честь, Миранда молчаливо и снисходительно выслушивал тосты в свою честь. Он ни разу не поднял свой бокал и лишь терпеливо улыбался и кивал, как король своим подданным. «Он вел себя так, будто все, что происходило в стране, — лишь его заслуга. Он выражался слишком воспитанно, слишком сдержанно и слишком благопристойно». Но и Миранда, и его молодой последователь Боливар оставались пока не у дел.
В феврале 1811 года Миранда был назначен генерал-лейтенантом (наместником) правительства Каракаса. В следующем месяце новое правительство страны собралось на заседание. Исполнительная власть была отдана трем авторитетным гражданам Венесуэлы. Миранде же не хватило голосов. Такой исход голосования задел его самолюбие. Однако Миранда сдержался и заявил: «Я счастлив, что здесь есть много людей, более достойных, чем я. Они и возьмут в свои руки верховную власть страны». Большинство делегатов, представлявших высшие слои венесуэльского общества, опасались не только радикализма Миранды, но и мести испанских властей, издавна преследовавших его. Новое правительство Венесуэлы пока не имело единого мнения в вопросе о независимости страны.
Боливар был очень встревожен этим обстоятельством.
Являясь всего лишь рядовым членом правительства, он решил выступить от «Патриотического общества…», которое активно добивалось принятия закона о полной независимости страны. Новая хунта Каракаса обвинила Боливара в том, что он пытается создать альтернативный орган власти. Воспользовавшись представившейся возможностью, Боливар произнес страстную речь:
«Двух правительств быть не должно. Хунте следует прийти к единому решению, иначе мы не сможем оказать сопротивление внешней тирании. Мы не можем допустить, чтобы Испания продала нас Бонапарту как своих рабов или оставила себе в этом же качестве. Мы должны обрести свободу! Говорят, что великие дела делаются не спеша. Это все старые песни! Неужели трехсот лет недостаточно? Неужели вы хотите оставаться рабами еще триста лет?»
Под одобрительные возгласы Боливар продолжал:
«Патриотическое общество… уважает национальное правительство, как это надлежит всем
