К тому же скоропалительность, с какой было сделано предложение, выглядела оскорбительной. Якобы убегая от мадридской жары, дон Бернардо вместе с дочерью немедленно уехали в прохладный Бильбао.
В смятении Боливар покинул свое холостяцкое жилище и вернулся в дом Мальо. Но за время его отсутствия там произошли перемены. В доме царила паника. Королева устала от своего южноамериканского любовника, и его влияние стремительно падало. Мальо попытался удержать свои позиции при дворе, пригрозив королеве, что опубликует их любовную переписку. Мария Луиза пожаловалась Годою. Тот приказал немедленно арестовать Мальо и его друзей. Бывший фаворит пустился в бега, но Эстебана Паласьоса и еще несколько человек успели схватить.
Однажды утром, когда Боливар совершал верховую прогулку по Мадриду, на площади Толедо его остановила группа королевских гвардейцев. Лошадь Симона встала на дыбы.
Он обнажил свою шпагу и закричал, что простые солдаты не имеют права задерживать его. Офицер гвардейцев сообщил ему, что он арестован за нарушение предписания, запрещающего носить драгоценные украшения в общественных местах, — на руках Боливара были кольца с бриллиантами.
На самом деле причина была в другом — имелись подозрения, что Симону поручено вывезти любовные письма Мальо и королевы за границу. Боливар вновь поднял лошадь на дыбы, и гвардейцы расступились. Симон сразу направился к Устарицу. Тот посоветовал ему без промедления покинуть Мадрид и не возвращаться до тех пор, пока шумиха вокруг Мальо и его друзей не утихнет. Устариц подсказал Боливару, что лучше всего поехать в Бильбао — к Марии Тересе и ее отцу. Этот совет настолько понравился Симону, что на следующий же день он отправился на север. Судя по всему, дон Бернардо не обрадовался появлению Симона, потому что тут же снялся с места и вернулся в столицу.
Молодой человек недолго пробыл в Бильбао, затем внезапно пересек испано-французскую границу. Возможно, его предупредили о готовящемся аресте, а может быть, он хотел договориться с испанскими властями об освобождении своего кузена Эстебана Паласьоса.
Последующие восемь месяцев жизни Симона Боливара окутаны тайной. Нам доподлинно известно, что он провел их во Франции и был очарован Наполеоном.
В апреле 1802 года, к удивлению Боливара, ему разрешают вернуться в Испанию. С опрометчивостью безнадежно влюбленного человека он спешит в Мадрид и наконец-то получает согласие дона Бернардо на женитьбу. 26 мая в церкви Святого Себастьяна Боливар, которому вот-вот должно было исполниться девятнадцать лет, обвенчался с Марией Тересой двадцати одного года от роду. После свадьбы молодожены отправились в длительное морское свадебное путешествие по Атлантике. Мария Тереса, привыкшая к душным городским комнатам, была в восторге.
По возвращении в Каракас Боливар отправился со своей молодой женой в загородное имение Сан- Матео. Мария Тереса занялась домашним хозяйством, а Симон стал управлять поместьем. Через два года Симон достигнет совершеннолетия и вступит в законное владение весьма внушительным состоянием. Казалось, молодой повеса остепенился и наслаждается семейной идиллией, но судьба готовила ему новые испытания. Через два месяца Мария Тереса подхватила лихорадку, быстро ослабла и 22 января умерла. Они прожили вместе всего восемь месяцев. Боливар, человек весьма впечатлительный, едва не сошел с ума от горя. «Моя жена была для меня божеством. Силы небесные отняли ее у меня, потому что она принадлежит им. Видно, она не была создана для жизни на этой грешной земле…»
Смерть молодой жены оставила незаживающую рану в сердце Симона Боливара. Мария Тереса была для него идеалом красоты и совершенства. Ее образ останется с ним до конца жизни. В последующие годы у него будет много любовных увлечений, но ни одна женщина не сможет занять место Марии Тересы. Его отношения с женщинами будут просто чередой любовных приключений. Мария Тереса навсегда останется единственной его любовью.
Эта любовь изменила Боливара. Его самоуверенность была лишь внешней. На самом деле он был идеалистом, романтиком, человеком, способным к глубоким чувствам. Настоящая любовь осталась для него в прошлом. Он нашел ее и потерял навсегда. На смену поискам совершенной любви пришел другой идеал — освобождение Южной Америки. Друг Боливара Перу де Лакруа вспоминал, как сам Боливар говорил ему об этом: «Посмотри, как устроен мир. Если бы я не овдовел, возможно, моя жизнь сложилась иначе. Я не стал бы генералом Боливаром, Освободителем Южной Америки. Вряд ли смог бы стать даже мэром Сан-Матео. Смерть жены заставила меня встать на путь политики, и я устремился за колесницей Марса, а не за стрелами Купидона».
Убитый горем молодой вдовец возвращается в Испанию, чтобы вернуть дону Бернардо личные вещи Марии Тересы. Тяжелые воспоминания и боль утраты гнали его прочь из Мадрида. Он даже не стал дожидаться дня совершеннолетия, когда мог вступить во владение наследством, и тут же отправился в Париж. Там он снял дом на улице Вивьен и вместе с друзьями-латиноамериканцами самозабвенно предался разного рода развлечениям. Игра в карты, вино и женщины, как надеялся Симон, помогут ему заглушить боль утраты. Один из его соратников, по имени Сервьез, позднее так вспоминал об этом периоде жизни Боливара: «Было забавно наблюдать, как Освободитель с удовольствием перечислял имена красивых девушек Франции, с которыми ему довелось иметь дело. Он говорил об этих многочисленных свиданиях с такими подробностями, что я удивлялся его памяти».
Недолгий визит в Лондон обошелся Боливару в сто пятьдесят тысяч франков. Вернувшись в Париж, он стал завсегдатаем модного салона Фанни де Вилларс. Эта темпераментная, умная и привлекательная женщина олицетворяла собой реформаторский дух Французской революции. Она утверждала свободу и право человека жить и любить так, как он хочет. Фанни пренебрегала ограничениями традиционного общественного уклада. Ее салон был весьма популярен среди художников, интеллектуалов и людей прочих свободных профессий. Они приходили к Фанни, чтобы насладиться обществом прелестных девушек, служивших украшением салона. Возможно, он был чем-то вроде борделя для высших слоев общества или чем-то наподобие того.
Фанни выглядела экзотично, но, несомненно, обладала чувством стиля. К тому же она не была чистокровной француженкой. Ее пятидесятилетний муж — известный ученый-ботаник — закрывал глаза на ее похождения.
Боливар, пресытившийся любовью разных женщин, тут же переключился на Фанни. Она была старше и намного опытнее его. Боливар не жалел для нее ни времени, ни денег. Сам он тоже одевался вычурно и вел себя без оглядки на приличия. Она родила Боливару сына — возможно, единственного его ребенка!.. Он как-то заметил по этому поводу: «Люди, наверное, считают меня неспособным иметь детей, но я располагаю доказательством, что это не так». Фанни постоянно сообщала Симону о его «Богом данном сыне Симонсито».
Другой сын Фанни, рожденный не от Боливара, запомнил и описал такую сцену: «В нашем саду Боливар почему-то крушил и ломал все — деревья, виноградную лозу, цветы и фрукты. Мой отец очень гордился своим садом и был в ужасе от такого вандализма. „Берите все, что вам понравится, — повторял он, — но, ради всего святого, не вырывайте растения с корнем из земли“».
Именно в салоне Фанни Боливар познакомился с бароном Александром Гумбольдтом. Этот известный немецкий путешественник и ученый только что вернулся из Венесуэлы. Он прошел по реке Ориноко до самого ее истока, затем совершил переход через Анды в Перу. Его путь лежал вдоль Тихоокеанского побережья с холодным поверхностным течением, которое он и открыл в 1802 году. Теперь оно называется течением Гумбольдта. Затем путешественник отправился в Мексику. Там он написал «Политическое эссе о королевстве Новая Испания». В этой работе Гумбольдт предсказывал, что Мексика своим величием превзойдет Соединенные Штаты Америки. Он также писал, что Мексика созрела для антиколониального переворота. Это предсказание Гумбольдта оказалось более реалистичным.
Симон присоединился к группе восторженных людей, окружавших барона. Когда речь зашла о печальной судьбе Испанской Америки, погрязшей в нищете и невежестве под реакционным управлением Испании, Боливар воскликнул: «Судьба моей страны изменится, если народ сбросит с себя кандалы угнетения!» Барон презрительно бросил, что «несмотря на благоприятные условия, в Южной Америке нет человека, способного возглавить антиколониальный переворот». Вряд ли в ту минуту Гумбольдт мог предвидеть, насколько он ошибался. Блестящий и самодовольный Гумбольдт недолюбливал заносчивых молодых людей. Позднее он честно признался, что никогда не видел в Боливаре человека, «подходящего на роль руководителя Американского крестового похода», потому блестящая карьера Боливара так поразила
