поспешно покинули, преследуя отряд „Храбрецов Апуре“. Оттуда они открыли мощный огонь по нашим позициям. Мы сразу же ответили на него. Испанцы превосходили нас в четыре раза, к тому же находились на более выгодных позициях. Их поддерживали хорошо вооруженные отряды. Нам необходимо было получить подкрепление прежде, чем начать атаку на их позиции. Но никто не пришел нам на помощь. Через час у нас кончились снаряды. В тот момент показалось, что для нас все кончено. Мы сделали все возможное, чтобы оповестить о нашем бедственном положении основные части…
Наш командир известил генерала Паэса о нашем положении и попросил снабдить нас патронами. Наконец мы получили их, но к этому времени уже погибло много наших офицеров и солдат… Мы сразу же открыли ящики с патронами. Сделав несколько залпов, мы приготовились к атаке. В этот момент с правого фланга в бой вступили кавалеристы-льянерос. Генерал Паэс лично вел их в атаку. Они поначалу сражались очень храбро, но вскоре бросились вспять, не сумев причинить вреда врагу, но понеся значительные потери.
Я не могу понять, почему Боливар не прислал нам подкрепление. Каковы бы ни были причины, очевидно одно: вторая и третья дивизии лишь наблюдали, как враг истребляет нас, и не сделали даже попытки помочь нам. Наши солдаты в отчаянии кричали — были слышны громкие проклятия. Поняв, что помощи не будет, они собрали последние силы, решив взять вражеские позиции или погибнуть. Нас было девятьсот человек. В этом бою мы потеряли около шестисот солдат… Знамена нашего полка семь раз переходили из рук в руки. Они были буквально изодраны в клочья и пропитаны кровью тех храбрецов, что несли их.
Мы пошли в штыковую атаку. Наши ряды были, как всегда, сплоченными. С громким „ура!“ мы бросились на испанцев. Надо отдать им должное: они сражались стойко. Схватка было жестокой, и результат ее невозможно было предсказать. Но штыки в руках британских солдат, которым оставалось надеяться только на себя, — сила грозная. Испанцы, превосходившие нас в пять раз, начали отступать и в конце концов пустились в бегство.
Когда враг уже начал отходить, к нам на помощь пришли „тирадорес“ (стрелки) и кавалеристы, до сих пор почти не принимавшие участия в боях. Они стали преследовать отступающего врага… Оставшиеся в живых солдаты прошли мимо Освободителя, волоча оружие по земле. Он приветствовал их, называя „спасителями моей родины“».
Отвага отряда «Британских охотников» решила исход боя. Ла-Торре послал кавалерию на помощь своим пехотинцам. Предугадав этот маневр противника, Паэс приказал части своих всадников скакать наперерез испанской кавалерии, а другой части — отрезать путь к отходу испанской пехоты. В этом бою был смертельно ранен «эль Негро примеро», верный Паэсу чернокожий гигант, столько раз спасавший своего командира на поле боя. Раненый «Негро» галопом подскакал к Паэсу, чтобы проститься с ним, и тут же замертво упал на землю.
Основные части патриотов шли по главной дороге, оттесняя испанскую артиллерию и великолепный батальон «Валенсия». Батальон «Валенсия» отступал не беспорядочно, но с большим достоинством. Патриоты зажали его с трех сторон. «Валенсия» вынуждена была бросить свои пушки, но отходила в правильном порядке, соблюдая дисциплину. В этом бою был убит Седеньо. Батальон предложил его место Ла-Торре и его штабу. Под проливным дождем он отступил в Пуэрто-Кабельо. Во время этого отступления патриоты не раз нападали на них. В битве при Карабобо испанцы лишились почти половины армии — это были убитые, раненые и захваченные в плен.
Боливар отправил Паэса преследовать отступавших к побережью испанцев. Сам же 28 июня вошел в Каракас. Прошло семь долгих лет с тех пор, как он покинул его. В Пуэрто-Кабельо Боливар и Ла-Торре обменялись дружескими посланиями. Такое джентльменство в поведении противников проявилось впервые за все время этой войны. Освободитель гарантировал безопасность беженцам, отступающим в Ла-Гуайру. Он запретил проводить какие-либо репрессии в отношении побежденных. Разыскав Франсиско Итурбиде, своего бывшего покровителя, который очень бедствовал, Боливар восстановил его в правах собственности.
После этого Освободитель удалился в свое поместье в Сан-Матео. Там осталось всего трое из более чем тысячи рабов. Боливар освободил их. На развалинах своей асьенды он размышлял о грядущих опасностях. Среди его подчиненных нарастали серьезные противоречия. Боливар говорил об «ужасном хаосе: патриоты, эгоцентристы, спекулянты, белые, черные, федералисты, центристы, республиканцы, хорошие и плохие аристократы — невероятное множество иерархий, подразделенных на различные группы». Теперь, когда общий враг — Испания — был свергнут, Боливар больше всего боялся распада государства на отдельные провинции, гражданской войны и анархии. Он попытался организовать управление страной: Паэс контролировал центральный регион, Бермудес — восточный, а Мариньо — западный. В отчаянии Боливар писал:
«Вы даже не можете себе представить, какие чувства движут нашими офицерами. Это уже не те люди, которых Вы знали. Эти люди воевали четыре года и уверились в том, что они самые лучшие. Теперь они унижены и обделены. Им недоступны плоды их борьбы. Как правило, это непоколебимые льянерос, невежественные люди, которые думают, что они лучше тех, кто образован и хорошо воспитан. Даже я сам, несмотря на долгое руководство ими, не могу с точностью предсказать их действия. Я обращаюсь с ними с подчеркнутым уважением, но это, похоже, не вызывает у них тех ответных чувств, которые должны существовать между товарищами и согражданами. Поверьте мне… мы находимся на вершине вулкана, готового вот-вот извергнуть свою лаву. Сейчас мир страшит меня больше, чем война».
В Кукуте собрался конгресс, который должен был принять конституцию нового государства Великая Колумбия (Новая Гранада, объединенная с Венесуэлой). Конгресс проигнорировал многие рекомендации Боливара. Его не устраивало то, что конституция, которую утвердил конгресс, «имела слишком много поправок и… в некоторых местах не выдерживала никакой критики». Но хуже всего было то, что Освободитель начал ссориться с Сантандером, который был его проконсулом в Санта-Фе-де-Боготе.
За десятилетие войны Венесуэла была совершенно обескровлена. В стране не имелось денег. Следующим этапом освободительной миссии Боливара было выдворение испанцев из их последней в Южной Америке и самой укрепленной цитадели — вице-королевства Перу. Разоренной Венесуэле это было не под силу. Только процветающая и ныне мирная Новая Гранада могла справиться с этой задачей.
Сантандер не хотел участвовать в войне за освобождение другой страны. Этой же позиции придерживалось большинство его сограждан. Они гораздо больше были озабочены поддержанием мира и процветанием своей страны. Сантандер — искусный политик, он обладал правовым мышлением, был расчетлив и практичен. Боливар писал ему: «Мы прекрасно дополняем друг друга. Ты хорошо делаешь расчеты, я строю планы. Простой человек сказал бы, что ты практичнее меня, но это ошибка. Настоящее уже позади. Будущее — вот что действительно принадлежит человеку, потому что он живет в мире иллюзий и несбыточных желаний».
Это было проницательное замечание, но отношения Боливара с Сантандером ухудшались. Боливар попросил у него четыре или пять тысяч солдат. С их помощью, говорил Боливар, Сантандер отнимет у Перу «двух сестер для Бойаки и Карабобо». Сантандер считал себя единственным правителем Новой Гранады, а Боливара — лишь удобным временным союзником. Он сохранял внешние приличия, но внутри у него все кипело.
Тем временем Бермудес выбил последних испанцев из Куманы, что на востоке Венесуэлы. Монтилья после четырнадцати месяцев осады наконец-то взял Картахену.
Ла-Торре уплыл в Кадис, оставив Моралеса, заклятого врага Боливара, контролировать последнюю цитадель испанцев — Пуэрто-Кабельо. В городе Панама произошел революционный переворот, свергнувший власть испанцев. Жители Панамы высказали желание присоединиться к Колумбии. Теперь Боливар контролировал территорию, равную двум третям Западной Европы. Однако независимость Великой Колумбии стоила жизни двумстам пятидесяти тысячам человек.
