империи, теперь были употреблены против него. Но Сан-Мартин мало верил в успешность своих действий. Главному своему стороннику в Буэнос-Айресе Родригесу Пенье он писал:
«Мой дорогой друг, не стоит обольщать себя надеждами по поводу того, что я могу сделать здесь. Меня ничто не радует, и я вряд ли смогу что-то изменить. Я не знаю ни страны, ни людей. Здесь все находится в состоянии анархии. Я понимаю лучше, чем кто-либо другой, как мало я могу сделать. Не тешьте себя иллюзиями. Наша страна не сможет сделать и шага вперед здесь, на севере. Единственной возможностью для нас остается длительная и исключительно оборонительная война. Двух эскадронов опытных солдат и храбрых гаучо Сальты для этого вполне достаточно. Замышлять что-то большее — значит рисковать людьми и бросать деньги в бездонную бочку. Я даже и не буду пытаться снаряжать какие-либо военные экспедиции».
Бельграно понимал, что для победы в этой войне необходима поддержка местного населения.
«Вы не сможете вести войну только при помощи оружия. Необходимо влиять на общественное мнение, постоянно напоминая об известных христианских добродетелях. Наши враги ведут войну против нас, называя нас еретиками. Они используют средства, заставляющие варваров взяться за оружие, убеждая их в том, что мы разрушаем религию… Уверяю Вас, Вы окажетесь в весьма трудном положении, если в армии, которой командуете, они увидят силу, противостоящую религии и папе…
Помните о том, что Вы христианин и католик, преданный папе. Будьте осторожны! Ни под каким предлогом, даже в дружеской беседе не допустите непочтительности по отношению к нашей священной религии. Не забывайте, что не только генералы народа Израилева, но и язычники, и великий Юлий Цезарь всегда обращались к бессмертным богам. Во славу своих побед римляне возносили молитвы».
Насилие испанцев над мирными людьми значительно уменьшило количество сторонников роялистского движения среди местных жителей. Головы повстанцев насаживали на кол и расставляли вдоль дороги. Города подвергались разграблению. Военнопленные продавались в рабство плантаторам и хозяевам виноградников. Все это настроило людей против испанцев. Женщины стали шпионить, а дети заделались связными. Индейские всадники Северной Аргентины превратились в партизан. Командиром этих гаучо был Мартин Гемес. Его отец был чиновником казначейства в Сальте. Гемес перешел через эти северные рубежи, как когда-то Паэс перешел через венесуэльские льянос, совершая молниеносные неожиданные атаки на противника. Сан-Мартин рассчитывал, что эти повстанцы смогут отразить нападение испанцев на боливийском плоскогорье, пока он муштрует своих людей в Тукумане.
Партизаны Гемеса дошли до Куско, города, который находился на другой стороне горного хребта. Гемес руководил партизанскими действиями семь лет. В 1821 году испанцы убили его. Партизаны сконцентрировались на замаскированных аванпостах. Оттуда они нападали на маленькие испанские отряды, разрушали линии коммуникаций и грабили склады боеприпасов. Они были плохо вооружены. Один из лейтенантов написал после боя, что они имели только «дубинки и самодельные копья, когда атаковали испанцев при Саусе-Редондо. Тираны были очень удивлены, когда увидели всего лишь тридцать человек с мушкетами. Их поддерживали безоружные всадники. Они шли прямо на шквальный огонь, чтобы победить армию, которая сильнее их. Но если бы тираны поняли, что люди, идущие на них в атаку, хотят быть свободными, у них не осталось бы повода для удивления». Гемес, понимавший, что такую идейную убежденность порождает недостаток оружия, как-то сказал: «Они жертвовали всем, что у них было, каждый не пожалел даже своей единственной лошади». Испанский генерал Гарсиа Камба писал о них: «Это были великолепные всадники. Они владели всеми видами оружия, были исключительно храбры. Они могли рассеяться, а затем опять начать атаку с тем же напором и хладнокровием, которые вызывали восхищение европейцев. Они так же хорошо управляли лошадьми, как казаки или мамлюки, а может быть, даже лучше. И верхом, и спешившись, они были способны поддерживать такой же огонь, как хорошие пехотинцы».
Сан-Мартин недолго прослужил командующим на севере после того, как укрепил линию обороны против испанцев. Он не доверял правительству Буэнос-Айреса, находившемуся теперь под влиянием темпераментного Альвеара. Он также был убежден, что любое наступление с севера на Перу обречено на провал. Это было ясно из уже процитированного ранее отрывка из письма Сан-Мартина Родригесу Пенье. В другом письме Пенье Сан-Мартин делился с ним своими безрадостными мыслями и сообщил, что принял следующее решение:
«Маленькая дисциплинированная армия Мендосы перейдет в Чили и прикончит там этих варваров, чтобы оказать поддержку правительству настоящих друзей. Нужно покончить с анархистами, которые взяли ситуацию под свой контроль. С войсками союзников мы морем пройдем в Лиму и возьмем ее. Вот что мы сделаем, мой друг. Вы можете быть уверены, что война не кончится, пока мы в Лиме. Мне очень жаль, что Вы не можете назначить на этот пост кого-нибудь более способного, чем я. Скоро вы все убедитесь, что мой преемник придет и скажет им, что мне лучше занять должность губернатора Кордовы. Я болен и подавлен. Возможно, я займусь обучением молодых солдат, которых правительство сможет использовать там, где ему понадобится.
На самом деле я хотел бы получить, когда поправлюсь, должность губернатора Куйо. Там я смогу организовать небольшую кавалерийскую армию, при помощи которой захвачу Балькарсе в Чили. Это необходимо сделать, если мы вообще хотим сделать что-то полезное. Признаюсь Вам, что я хотел бы прославиться, действуя во главе этой армии».
Он не мог предложить ничего другого, кроме перехода через высочайшие вершины Анд — для захвата Сантьяго в Чили. Затем посадить армию на корабли и морем добраться до Тихоокеанского побережья и до Лимы. Прежде только крестьяне и их навьюченные мулы могли преодолеть вершины Южных Анд, где есть самые неприступные вершины в мире. Эти места практически непроходимы. Казалось, что Чили вот-вот перейдет в руки испанцев. К тому же в распоряжении Сан-Мартина не было флота. Вот почему то, что он предложил, могло показаться абсолютным безумием; такое было особенно удивительно для человека, который всегда отличался здравым смыслом и рационализмом.
Сан-Мартин, выигрывая время для проработки деталей необычного плана, объявил себя больным. В Испании он страдал от астмы и ревматизма. Теперь жаловался на боли в желудке, диспепсию и бессонницу. В июне 1814 года он отбыл лечиться в Кордову, которая расположена всего в трехстах милях к югу. Свои обязанности он передал довольно посредственному генералу Рондо. Альвеар, которого Сан-Мартин хотел бы видеть на этом месте, увлекся политическими играми в Буэнос-Айресе. После победы испанцев в Монтевидео этот блестящий молодой человек двадцати пяти лет от роду был назначен верховным правителем Объединенных провинций Буэнос-Айреса, сменив на этом посту своего дядю Посадаса. Через три месяца Сан-Мартин получил то, что хотел, — губернаторское кресло в Куйо, одной из самых отдаленных провинций, где едва насчитывалось сорок тысяч жителей. Население бедствовало, люди в основном питались тем, что росло на склонах гор.
ГЛАВА 27 МЕНДОСА
Постороннему наблюдателю могло показаться, что карьера Сан-Мартина, храброго испанского воина и патриота, подходит к концу. Он получил должность в провинции Аргентины, примерно такую занимал его отец, губернатор Япейу. Альвеар сердечно, но не без иронии писал ему: «Судьба благосклонна ко мне при всех моих начинаниях. Я желаю, чтобы она была так же благосклонна к Вам». Альвеар был рад, что Сан- Мартин удалился в этот тихий уголок. Он не знал, что в действительности за этим стоит.
Столицей провинции Куйо была Мендоса, чудесный колониальный город, расположенный на высоте около двух тысяч двухсот футов над уровнем моря, с пальмовыми деревьями и виноградниками. Однако дожди там шли несколько чаще, чем требовалось. Над ним, от зеленых подножий холмов до оголенных склонов, возвышались Анды. Их белоснежные вершины мерцали вдалеке.
