– Если пойти туда дальше, мы сможем обогнуть утес и вернуться через дальние поля.
– О'кей. – И на короткое время она взяла его за руку.
В тот вечер они отправились ужинать в паб между Тревеллардом и Сент-Джастом. Дюжина столиков в общем зале, отделенном от большого бара, и почти все заняты. Кэтрин переоделась в длинную джинсовую юбку и майку, которая облегала ее плотнее, чем Элдер считал удобным. Сам он надел свои обычные синие джинсы и выгоревшую хлопчатобумажную рубаху с темно-синим свитером, брошенным сейчас на спинку стула. Элдер заказал баранье филе и потом наблюдал, довольный, как Кэтрин за обе щеки уплетает жареное мясо.
– На этой неделе, значит, никакого вегетарианства?
Она улыбнулась и показала ему язык.
Когда унесли пустые тарелки, они уселись поудобнее, беседуя о том о сем, и шум, стоявший в зале, как бы отгораживал их ото всех остальных.
– Как твои спортивные успехи?
– Все о'кей.
– А весенние тренировки?
– Тоже.
Кэтрин начала серьезно заниматься бегом, когда ей было лет десять, и именно Элдер первым стал поощрять это: сам бегал вместе с ней, был ее тренером. В первый раз выступая за свой клуб на дистанции двести метров, она пришла третьей и была самой юной в этом виде соревнований.
– Первые соревнования, должно быть, скоро?
– Чемпионат страны, в середине месяца.
– На какие дистанции будешь бежать? Двести и триста метров?
Кэтрин покачала головой:
– Только на триста.
– Отчего?
– Там я могу выиграть.
Элдер рассмеялся.
– Что смеешься?
– Да так, ничего.
– Думаешь, я такая тщеславная? Гонюсь за славой?
– Нет.
– Именно так ты считаешь.
– Нет, – повторил Элдер. – Уверенная в себе, так бы я тебя назвал. Целеустремленная.
Тут она посмотрела на него:
– Может, мне приходится быть такой.
Перехватив взгляд официанта, Элдер дал ему знак принести счет. Кэтрин вертела серебряное колечко на мизинце левой руки.
– А как мама?
– Сам у нее спроси.
– Я тебя спрашиваю.
Вытащив из сумки мобильник, она положила его перед ним на стол:
– Спроси у нее сам.
Едва взглянув на принесенный счет, он протянул свою кредитную карточку и взял свитер со спинки стула. Кэтрин убрала непонадобившийся телефон с глаз долой.
Он медленно вел машину по дорожке. Мелкие камешки хрустели и перекатывались под колесами. Свет на верхнем этаже они оставили непотушенным.
– А я здорово устала, – сказала Кэтрин, когда они вошли в дом. – Думаю, мне лучше прямо в постель.
– Конечно. Тебе что-нибудь еще нужно? Может, чаю или…
– Нет, спасибо. И так отлично.
Она приподнялась на цыпочки, и ее губы скользнули по его щеке.
– Спокойной ночи, папа.
– Спокойной ночи.
Он налил себе в стакан немного виски «Джеймисон» и вышел из дома. Там, во мраке, тенями теснилась скотина, а когда он двинулся, что-то мелкое торопливо пробежало вдоль стены. Из темной массы моря то и дело брызгали тонкие лучики света. Может быть, хоть сегодня, когда Кэтрин спит в доме, этот проклятый ночной кошмар оставит его в покое.
3
В своей комнате по другую сторону лестничной площадки Кэтрин услышала, как кричит отец.
Когда она распахнула дверь в его комнату, он полусидел-полулежал, весь в поту.
– Все в порядке, – сказал он. – Ничего особенного. Просто сон.
Окутанные молчанием, они сидели друг напротив друга в нижней комнате. Кэтрин приготовила чай, и теперь они пили его, сладкий и крепкий, а у Элдера еще и приправленный виски. Часовая стрелка приближалась к четырем. Скоро начнет светать. Когда она спросила его, что это был за сон, он лишь покачал головой.
Кэтрин поставила свою чашку и, сходив наверх, вернулась с одноразовой зажигалкой и пачкой сигарет. Элдер и не знал, что она курит.
– Не волнуйся, – заметила она. – Я уже бросаю. – А когда Элдер ничего не ответил, спросила: – Это уже не в первый раз, не так ли?
Он кивнул.
– И давно?
– Довольно давно.
Этот сон стал преследовать его через полгода после того, как он сюда приехал, сначала спорадически, раз или два в неделю, не более; и всякий раз это были вариации на одну и ту же тему: кошки, лестница. Обычно он просыпался еще до финальной сцены, до последних ступенек лестницы, до тела на постели. Но потом, когда пришла зима, сон начал повторяться все чаще и чаще, и сама мысль о том, что надо ложиться в постель, вызывала отвращение. Элдер сидел, слушая радио, а с темного оконного стекла на него смотрело отражение его собственного лица, усталого и постаревшего. Он обратился к врачу, ему прописали какие-то таблетки, потом пошел к психиатру – женщине – и в уединении и комфорте ее кабинета поделился с ней воспоминаниями о давнишнем, еще времен его детства, случае с наполовину одичавшими кошками. И больше к ней не обращался.
– Ты не хочешь об этом говорить? – спросила Кэтрин.
Снова утвердительный кивок.
– А может, тебе от этого станет легче?
– Не думаю.
– Но, папа, нельзя же…
– Что нельзя?
Она и сама не знала, а даже если и знала, то не сказала.
Он чувствовал запах пота, уже высохшего на теле, и ужасался при мысли, что она тоже может его ощутить, а также осадок, что оставил в его душе страх.
Кэтрин затушила свою сигарету и поднялась на ноги:
– Пойдем прогуляемся.
