успела решиться велеть Алфреду отвезти меня домой, на крыльце появился Магнус.
К великому моему удивлению, он был положительно весел, когда усаживался рядом со мной.
— Я должен извиниться перед вами, моя дорогая, — сказал он благодушно, — за бестактность миссис Брайант. Она привыкла, как вы заметили, всегда настаивать на своем.
— Зачем вы… Как вы могли… — я чуть было не сказала «так унизить меня», но эти слова замерли у меня на губах при мысли об унижении, которому я раньше подвергла его сама.
— Я подумал, моя дорогая, что — поскольку в последнее время наши отношения стали несколько… напряженными — лучше, чтобы такая просьба исходила из уст миссис Брайант, а не от меня.
— Как вы могли подумать такое? — вскричала я. — Я более охотно предпочла бы, чтобы вы сами обратились ко мне… хотя я бы все равно не согласилась… чем предали меня этой тщеславной, вульгарной женщине… — Я чуть было не добавила: «которая стала вашей любовницей или стремится ею стать», но вовремя остановилась.
— Тщеславная и вульгарная — вполне возможно, моя дорогая, но, помимо того, она — наша постоянная клиентка и патронесса. Она уже сделала щедрые взносы на мою работу, и если все сложится удачно и мы станем свидетелями истинного явления духа в Раксфорд-Холле, ее щедрость, несомненно, возрастет… Вот почему я хотел бы, чтобы вы еще раз подумали, прежде чем отказываться.
— Другими словами, вы хотите, чтобы я участвовала в мошенничестве?
— Из всех людей на свете вы, моя дорогая, должны бы знать меня несколько лучше. Это должно стать научным экспериментом, проводимым при свидетелях. Могу вас заверить — эксперимент требует лишь вашего присутствия.
— Значит, вы надеетесь, что я поеду с вами в это злосчастное место, где мой… где погиб Эдуард?
— Да, моя дорогая. — Он говорил тем же благодушным тоном, но теперь в его голосе слышались нотки, напоминающие шелест стали о сталь, словно меч чуть тронули в ножнах.
— А… если я откажусь?
— Я уверен, моя дорогая, вы не откажетесь. Вы еще пока слабы здоровьем, думаю, вам пойдет на пользу краткое пребывание в деревне.
— Но я все еще кормлю Клару и не могу с ней разлучаться, а Холл — не место для грудного ребенка.
— Тогда, возможно, вам пора отлучить ее. Это ведь один из ваших симптомов, моя дорогая, — неоправданное беспокойство о ребенке. До сих пор я ничего у вас не просил: уверен, вы согласитесь, что я не мог бы быть более снисходительным мужем.
Он ожидал, что я стану ему противоречить, но на этот раз я не решилась.
— Что ж, тогда прекрасно. Оставляю решение о ребенке на ваше усмотрение. Вы можете привезти вашу дочь с собой, если хотите: тогда поговорите с Болтоном о том, какие комнаты вам потребуются. Он едет со мной в Холл завтра — подготовить все к приезду миссис Брайант. Она прибудет через три недели.
— А после этого? На скольких еще сеансах вам потребуется мое присутствие?
— Если все сложится удачно, моя дорогая, — больше ни на одном. И если все пойдет, как я надеюсь, вероятно, мы сможем тогда обсудить… как нам устроить свою жизнь в будущем. Ах, я вижу, мы приближаемся к Кавендиш-сквер. Там живет джентльмен, с которым мне нужно посоветоваться. До вечера, моя дорогая.
Магнус не вернулся домой до поздней ночи и уехал в Холл еще до того, как я на следующее утро спустилась к завтраку. Несколько раз в тот день я брала Клару на руки с намерением бежать, но тут же напоминала себе, что бежать мне некуда. Люси, несомненно, видела, как я терзаюсь, но я никогда с ней не откровенничала, да и теперь не решалась. Несмотря на то, что Магнус высказал свою угрозу так ясно, будто помахал перед моим носом свидетельством о безумии, он мог бы произнести те же слова при свидетелях, а затем под присягой заявить, что ничего подобного в виду вовсе не имел, с той же легкостью, с какой мог бы отрицать, если бы пожелал, что пообещал обсудить возможность нам с ним жить раздельно.
Однако, если он планировал мошенничество, то каким образом мое присутствие могло бы ему помочь? Миссис Брайант повела себя отвратительно, но почему он так уверен, что я не смогу ее тайно предупредить? Или выдать его после того, как все произойдет? Было только одно объяснение, почему он так уверен. Если этот сеанс не будет мошенничеством, и Магнус действительно верит, что некий дух явится; я предвидела смерть Эдуарда в одном из моих посещений, и он погиб у Холла… Я пыталась прогнать эту мысль, но она преследовала меня неотступно, укрываясь в самых темных уголках моего сознания, и в этом тяжком состоянии духа я легла спать.
Я проснулась — как мне показалось — на рассвете, с тяжким предчувствием беды. Комната была похожа на мою давнюю спальню в Хайгейте, но я почему-то знала, что нахожусь в Раксфорд-Холле. Тут я вспомнила — с ужасом, от которого мое сердце чуть не вырвалось из груди, что накануне днем прогуливалась с Кларой в Монашьем лесу и оставила ее спящей под деревом. Я соскочила с кровати, рывком распахнула дверь и бросилась бежать по коридору. Я пробежала мимо двери в комнату Люси, еще не осознав, что уже на самом деле проснулась, и остановилась у верхней ступени лестницы в серых предрассветных сумерках, с колотящимся сердцем.
Дом был тих. Я прокралась назад по коридору, к детской, которая находится между комнатой Люси и моей, и бесшумно открыла дверь.
Над колыбелькой Клары склонилась женщина. Она стояла ко мне спиной, но мне было видно, что она молода, что волосы ее похожи на мои и что на ней голубое платье, которое показалось мне странно знакомым. Пока я стояла, окаменев в дверях, она взяла Клару на руки и повернулась ко мне лицом. Она была — я. На какой-то долгий, застывший миг мы оставались вот так, друг против друга, а затем она и Клара стали втягиваться внутрь себя точно так, как это было с привидением в гостиной, пока не осталось ничего, кроме полосы зеленоватого света, плавающего между мною и колыбелькой. Затем и он исчез. Пол вдруг качнулся вверх и ударил меня в висок, и я услышала, прежде чем меня окутала тьма, далеко-далеко плач Клары.
Сегодня я стояла на том месте, где погиб Эдуард. Кабель, по которому он пытался взобраться, весь оброс ржавчиной, которая спускается по всей стене темным пятном. Когда вчера днем я впервые увидела Холл, я подумала, что он выкрашен в грязно-зеленый цвет, но оказалось, что стены покрыты лишайниками, пятнами плесени и множеством трещин; земля под стенами усыпана кусками штукатурки. Я решила, что не стану плакать, потому что знала, что Болтон, скорее всего, следит за мной, хотя никого вокруг не было видно.
Если бы Эдуард меня не встретил, он был бы сегодня жив. Я мучаю себя этой мыслью, но ведь если бы он сдержал свое обещание и никогда не приближался к этому месту, мы были бы сейчас женаты, и Клара была бы его дочерью. (Я написала это, не подумав, но эта мысль часто меня посещает: я никогда не замечала в Кларе ничего от Магнуса, напротив — мне часто представляется, что у нее глаза Эдуарда — тот же оттенок светло-карего цвета с более темными коричневыми крапинками.) Я не позволю себе — не должна — верить, что он был обречен на гибель, или что мы с Кларой обречены — из-за этого последнего посещения. Может быть, было безумием привезти ее сюда, но что я еще могла сделать? Если бы я оставила ее на Манстер-сквер с незнакомой мне няней, и с ней что-нибудь случилось… Нет, я не могла так поступить.
Зачем он это сделал? Просто из любопытства? Посмотреть, что там, на галерее? Огонек, где никакого огонька не должно было быть? Или он пытался бежать от чего-то? Лес такой темный даже днем, а при лунном свете так легко представить себе всякие ужасы… как я — все время представляю, что слышу мягкие шаги по полу над моей головой. Однако, когда я кладу ручку и прислушиваюсь, я слышу только, как бьется мое собственное сердце.
Сегодня днем заезжал мистер Монтегю. Сначала я решила, что это Магнус послал его шпионить за
