себе, и она поддалась, опустившись на кровать рядом.
Он открыл темные глаза и с улыбкой взглянул на нее. Капли воды текли по лицу, скатываясь на грудь подобно жемчужинам. Она смахнула капли, а он снова поцеловал ее пальцы. Она была так близка к нему, что его дыхание ласкало теплом ее кожу. Наконец он наклонился вперед и поцеловал ее в губы. Его рот был теплым. Мягким.
Они обнялись, а поцелуи стали дольше. Но когда она случайно дотронулась рукой до его затылка, он застонал и невольно отпрянул.
Артайнис открыла глаза.
— Все в порядке?
Ионнис смущенно кивнул.
— Как ты себя чувствуешь? — обеспокоенно спросила она.
Он зарылся лицом в ее волосы.
— Живым, — пробормотал он. — Я чувствую себя живым.
И его губы стали медленно опускаться по ее шее.
Она закрыла глаза, наслаждаясь ощущением такой близости. Но потом отпрянула.
— Вдруг кто-то войдет и застанет тебя за тем, что ты угрожаешь добродетели своей гостьи?
— Я не верю, что в данный момент в силах попасть под такое подозрение. Хотя с удовольствием стал бы хоть немного опаснее для твоей добродетели, — несколько жалобно возразил Ионнис. — Но в данный момент просто пройти от кровати до двери — настоящий вызов для меня.
Она рассмеялась. Потом склонила голову ему на плечо.
— Когда тебе станет лучше, я надеюсь, у нас будет достаточно времени, чтобы провести его вместе.
Он задумчиво кивнул. «Он знает это так же хорошо, как и я, — подумала Артайнис. — В конце концов, он не дурак. Время — это такой драгоценный дар для нас». Уже не так далек тот день, когда отец позовет ее назад, в Дирию.
«Но сегодня я еще здесь, — напомнила она себе. — С ним».
— Хочешь, я принесу чего-нибудь поесть? — спросила она, стараясь не думать о печальном. — Вряд ли меня кто-нибудь остановит, если я проберусь на кухню, — а вот при виде тебя повара могут удариться в нешуточную панику.
Ионнис с улыбкой спросил:
— А разве мой отец не рассказывал тебе историй о моих прошлых прегрешениях?
Она отмахнулась.
— Нет, это мне рассказывал Натиоле, перед тем как отправиться в путь.
Нахмурившись, он посмотрел на нее.
— Ты разговаривала обо мне с Натиоле?
— Да, почему нет? Твой брат иногда может быть вполне приветливым, когда не старается казаться совершенно несносным.
По какой-то причине такое мнение не очень обрадовало Ионниса, но она решила не обращать на это внимания.
«Сегодня я здесь», — мысленно повторила Артайнис, прежде чем выйти из комнаты.
31
Несколько мгновений они стояли молча друг напротив друга, затем Дениксер Склерон улыбнулся. Лукавая улыбка не очень подходила крупному худому мужчине с аскетическими чертами лица. Но Камрос еще во время трапезы заметил, что Дениксер хоть и выглядел аскетически, но обладал аппетитом, благословленным самой Агдель.
— Ты опасный человек.
Камрос скромно опустил взор, но потом улыбнулся и снова взглянул на собеседника. Несколько мгновений он смотрел Дениксеру в глаза, после чего ответил:
— Мы все опасные люди. Поэтому мы здесь. Его визави мог расценить это как намек на их тайную встречу, но Камрос на самом деле имел в виду больше, чем просто посещение дворца тестя; он говорил о Колхасе и его могуществе, о сердце империи.
— Склероны поддержат твое дело.
С этими словами Дениксер отвернулся, и рабы повели его туда, где уже ждал паланкин. Камрос с облегчением пересек вестибюль и вернулся в атриум. Ларцанес отпил глоток вина и вопросительно посмотрел на Камроса поверх позолоченного стеклянного бокала.
Камрос со вздохом опустился на низкую скамейку и пододвинул подушку за спину. Он игнорировал взгляды тестя, целиком наслаждаясь мгновением.
— И? Дениксер устроил большое представление, не поддерживая наши намеки. Он ожидает большую долю или он вообще не принял наших предложений?
Камрос, улыбаясь, схватил свой бокал и повертел его. Красное вино маслянисто плескалось в стеклянной темнице.
— Он согласен, отец, — наконец заявил чиновник. — Думаю, он просто хотел насладиться тем, что мы немного попотеем.
— Ха! Я знал это!
«Это так, — подумал Камрос. — Ты знал, старик. Ты знаешь очень много». Он стал размышлять над тем, была ли эта мысль похвалой или угрозой.
— Таким образом, Склероны и Фирусы у тебя в кармане. Так ты обеспечил себе поддержку двух могущественных семей военных аристократов из четырех существующих.
— Я не сказал бы, что они в моем кармане, хотя эта мысль очень соблазнительна. Они рядом со мной. Но разве это удивляет тебя, отец? — спросил Камрос лишь затем, чтобы ответить самому: — Нет. С деньгами Бариксеса мы могли бы просто купить их. Но так, конечно, лучше, ведь мы не только щадим казну Бариксеса, но и повышаем тем самым прибыль, которую он сможет получить в других делах.
— Это разумно — заботиться о благополучии такого человека, как Бариксес.
— В любом случае. Но твоя тактика тоже была беспроигрышной.
Теперь Ларцанес скромно отмахнулся.
— Ты справился бы с этим и сам, сын мой.
— Тем не менее я обязан поблагодарить тебя за оказанную честь, отец. Такая простая мысль, но она отражает истину: военным семьям нужна война.
— Император научил меня этому очень давно. Выясни, что конкретно нужно твоему собеседнику, и ты получишь все, что потребуешь. Все.
— Во всяком случае, у нас сейчас хорошие позиции. Благодаря Склеронам и Фирусам мы получаем неоценимое влияние на армию. И по вполне приемлемой цене.
«Всего лишь за обещание войны, возможности продвижения для членов семей, перспективу заработать бессмертную славу».
— Что с наемниками? — неожиданно спросил Ларцанес.
Чтобы выиграть время, Камрос отлил еще глоток вина и потянулся рукой к украшенной пиале с засахаренными финиками, которая стояла перед тестем. Затем осторожно ответил:
— Это возможность…
— По крайней мере два из самых больших объединений внутри или вблизи Колхаса, — объяснил его собеседник. — Самим оплачивать часть отрядов, не требуя средств из императорской казны… Это может стать преимуществом.
Чиновник обдумал эти слова. Военная слава и завоевания наверняка будут привлекательны для императора, а их вкус станет еще слаще, если ему не придется оплачивать их из государственной казны. Однако оплата наемников сразу же затронет интересы других кругов. «Стоит ли овчинка выделки?»
— Я не думаю, — наконец твердо сказал он. — Или пока еще нет. Я не хочу никому давать повод. Чем
