— Добрый день, ваше преподобие, — произнес он сквозь зубы и сел. Неловкость, которую он всегда ощущал в присутствии духовных лиц, на этот раз сменилась враждебным чувством. Знаю, зачем ты явился, подумал он, только ничего у тебя не выйдет.
Мэлон вежливо ответил на приветствие. Джон Уэст заметил, что его гость тоже нервничает.
— Я вышел прогуляться, — солгал Мэлон, — и решил кстати проведать вас.
— Мы очень вам рады, ваше преподобие, — сказала Нелли и еще энергичнее затеребила носовой платок.
Только бы Джон не устроил скандала, думала она.
Почти целую минуту все сидели молча. Джон Уэст не сводил глаз с Мэлона, которому эта пауза показалась бесконечной. Пожалуй, лучше сразу приступить к делу, подумал он.
— Я от души надеюсь, что вы не станете придавать значения маленькому инциденту, случившемуся в прошлое воскресенье, — это так досадно, мои добрые друзья, так досадно…
— Рад слышать, что вы считаете это маленьким инцидентом, ваше преподобие, — бесстрастно заметил Джон Уэст.
— Гм… пожалуй, наоборот. Я отношусь к этому весьма серьезно. Ведь я настоял, чтобы того священника перевели в провинцию.
— Переводите его хоть в Тимбукту, ваше преподобие, мне все равно. В прошлое воскресенье я последний раз в жизни слушал обедню.
— Помилуйте, мистер Уэст, неужели мы должны грешить только потому, что грешат другие. Если отец О’Коннелл будет гореть в аду, то вам вовсе не обязательно следовать за ним. Вся эта история скоро забудется.
— Я никогда не забываю обиды, ваше преподобие. Я знаю, что меня оскорбили из-за этой ирландской заварухи. Мне нанесли оскорбление потому, что я патриот и хочу, чтобы Англия выиграла войну.
Дэниел Мэлон поежился, а Нелли попыталась что-то сказать.
— Мне не нравится, как церковь в последнее время относится к войне, — продолжал Джон Уэст. — Вы и все духовенство должны помнить, что если Англия будет разбита, будем разбиты и мы. Любая попытка помешать деятельности в помощь войне — просто государственная измена.
— Слишком сильно сказано, мистер Уэст. В конце концов Англия тоже не безупречна. Но большинство духовных лиц и мирян вполне разделяют ваши убеждения. Они вольны поступать так, как подсказывает им совесть.
— Вам ясно, что из-за этого случая я прекращаю оказывать церкви какую-либо финансовую помощь, ваше преподобие?
— Деньги — еще не все, мистер Уэст, — сказал Мэлон. — Даю вам слово, что подобный случай никогда не повторится.
— Конечно не повторится. Уж я об этом позабочусь.
Английские войска подавили ирландское восстание, но отголоски его прокатились по всему миру. В Австралии ирландское национальное движение, в течение десятилетий бурлившее под спудом, прорвалось наружу, и лидером его оказался Дэниел Мэлон.
Громом аплодисментов была встречена его речь на митинге в мельбурнской ратуше, устроенном всеавстралийской организацией помощи Ирландии, имевшей отделения во всех городах страны.
«…Великодушие и щедрость, которую вы проявите сегодня и в дальнейшем, послужат утешением для несчастных, что ютятся среди обугленных развалин на О’Коннелл-стрит, а это многолюдное собрание и ваше безграничное сочувствие придадут мужества и бодрости всем тем ирландцам, живым или мертвым, — ибо жив патриотизм! — которые любят Ирландию и которые даже в самые мрачные для нее времена не отчаиваются и не утрачивают веры в будущее своей страны.
…Нашу лояльность часто ставят под сомнение. Мы отвечаем: ирландцы настолько лояльны по отношению к империи, к которой они имеют счастье или несчастье принадлежать, насколько в данных обстоятельствах может быть лоялен уважающий себя народ. Я по крайней мере открыто признаюсь, что в сердцах ирландцев живет такая преданность Британской империи, какой она никогда не заслуживала, да и никогда не стремилась заслужить. Не желая ничего утаивать, я — от своего имени и, думаю, от вашего тоже — прямо заявляю, что невозможно будет познать глубину преданности, живущую в сердцах ирландцев, и завоевать их любовь до тех пор, пока Англия не дарует нам самоуправления. К этому сводятся просьбы и требования нашего сегодняшнего собрания».
Глаза Дэниела Мэлона были полны слез… Огромная толпа рукоплескала, топала ногами, кричала «ура», а он стоял неподвижно, выпрямившись во весь рост. Это было его первое выступление на таком многолюдном митинге. Он не знал, чем это для него кончится, да и не желал думать об этом.
Архиепископ Конн вел против него закулисную борьбу. Джон Уэст, занимавший центральное место в планах Мэлона, публично объявил себя его противником. Мэлон понимал, что может навлечь на себя недовольство Ватикана; правда, Ватикан — не сторонник протестантской Англии, но не в его обычае поддерживать народные восстания. И все же Дэниел Мэлон делал то, что считал своим долгом, и не думал о последствиях. Даже убедившись в том, что ирландское движение постепенно смыкается с борьбой против воинской повинности, он не отступил.
Когда премьер-министр Хьюз, недавно вернувшийся из Англии, провел референдум по вопросу о всеобщей воинской повинности, страна разделилась на два лагеря.
В городах и сельских местностях возникло движение протеста. Не против войны вообще — такой точки зрения придерживались только небольшие группы социалистов и «Индустриальные рабочие мира», — а против повинности отбывать военную службу за океаном. Протестовали профсоюзы, которые на протяжении всей своей истории были против введения воинской повинности; протестовали некоторые видные лейбористы; фермеры, которые боялись, что их сыновей заберут в армию; лавочники, опасавшиеся, как бы не остаться без приказчиков; интеллигенция, видевшая в новом законе покушение на свободу личности; ирландское меньшинство и австралийцы ирландского происхождения.
Лагерь сторонников воинской повинности поддерживала ежедневная пресса. Кроме того, на их стороне были богачи и спекулянты, извлекавшие огромные прибыли из этой кровавой бойни, большинство видных консерваторов и либералов, светские дамы, вязавшие носки для солдат и работавшие в отделениях Красного Креста, сыновья рабочих и фермеров, стекавшиеся под знамена и готовые пролить свою кровь ради того, чтобы «спасти мир для демократии», оранжисты и воинствующие протестанты, называвшие противников воинской повинности «нечестивыми католиками», которые «в угоду иезуитам готовы предать империю».
В каждом лагере появлялись свои лидеры — события порождали людей. Лагерю сторонников воинской повинности был необходим лидер, пользующийся влиянием среди рабочих. Ни один из консерваторов не мог претендовать на эту роль, но лейбористский премьер-министр Хьюз имел на нее право и не преминул им воспользоваться. Еще до окончания войны он заслужил прозвище «Хьюз Вояка», но бывшие товарищи предпочитали называть его «Хьюзом Крысой».
В лагере противников закона нашлось немало лидеров — в лице социалистов и членов ИРМ, Дэниела Мэлона, возведенного в сан архиепископа после смерти Конна, профсоюзных деятелей и некоторых наиболее радикально настроенных деятелей лейбористской партии.
В 1916 году, накануне первого референдума, в лейбористской партии произошел раскол по вопросу о воинской повинности. Эштон вышел из состава правительства. Хьюз заполнил собой эту брешь и предложил компромиссное решение: во время политической кампании в связи с референдумом каждый волен поддерживать сторонников или противников воинской повинности, но все должны будут безоговорочно подчиниться решению народа.
Только во время сильных политических бурь принципы и идеалы Фрэнка Эштона могли восторжествовать над его личными слабостями. Он с радостью окунулся в борьбу, отбросив в сторону все личные проблемы.
Марта горько жаловалась на то, что он никогда не думает о ней и о детях. Надо же выдумать такое
