сошлись.
Прошло три месяца. Джон Уэст не видел своей дочери, но каждый раз, как Фрэнк Лэмменс со слов Пэдди Райана докладывал, что Мэри нашла работу, Джон Уэст наведывался к ее хозяину и добивался увольнения. А иногда и добиваться не приходилось: бывали случаи, когда Джон Уэст сам был совладельцем фирмы, где служила Мэри, чего она, разумеется, не знала.
Мэри очень удивилась, когда ее уволили из книжной лавки. Работа ей нравилась, и она была уверена, что хозяин ею доволен. Он отказал ей от места вежливо, но решительно. Вместе с тем он дал ей превосходную рекомендацию.
После того как ей пришлось оставить еще три места, Бен Уорт предположил, что эти увольнения не случайны. Она согласилась с ним, и вскоре их догадка подтвердилась. Заведующий конторой, где Мэри проработала всего несколько дней, вызвал ее и весьма любезно сообщил, что он очень доволен ею, но что Джон Уэст, один из крупнейших пайщиков компании, велел ему уволить ее со службы. Что же ей теперь делать?
— Вопрос решен, — сказал Бен. — Считай, что я сделал тебе предложение.
Они тихо и скромно сочетались гражданским браком. Двое товарищей коммунистов были свидетелями. Мэри, уже после выполнения формальностей, немного всплакнула. Ни родных, ни подвенечного наряда, ни музыки, ни цветов. Только дешевое колечко и брачное свидетельство. Но Бен был подле нее, остальное не имело значения.
Поздравить молодых пришли несколько подруг Мэри, старые и новые, католички и коммунистки. Пришли друзья Бена и его мать. Это была поблекшая, рано постаревшая женщина; она взяла Мэри за руки и плача сказала: — Он странный, упрямый мальчик, но он хороший. Я рада, что мой Бен женился на такой славной девушке.
На свадьбе присутствовал и Джон, приехавший из Сиднея. Мэри ужаснулась, увидев, как он опустился. В мэрию он опоздал; пришел к самому концу церемонии; веки у него были красные, припухшие, под глазами мешки, кожа бледная, дряблая. Джон ничего не ел, но пил очень много — вино и водку вперемежку. Он усиленно старался показать свое дружелюбие, но вел себя глупо и бестактно.
— Я не большой поклонник коммунистов, — говорил он, обращаясь к Мэри так громко, что все слышали. — Но я — ик! — завидую твоей храбрости. Хотел бы я осадить нашего папашу! Мой отец — сволочь! — вдруг заорал он; потом повалился на диван и тут же заснул.
Медовый месяц, проведенный в горах, принес Мэри и Бену безоблачное, хоть и мимолетное счастье. Они во всем подходили друг другу, и любовь их крепла с каждым днем.
Вернувшись в город, они сняли маленькую квартирку; Мэри уютно обставила ее, купив дешевую мебель в рассрочку, и они зажили мирно и счастливо. По вечерам, когда ни у него, ни у нее не было собрания, к ним приходили друзья — преимущественно молодежь из средних и высших слоев, примкнувшая к левому движению. Мэри чувствовала, что Бэну эти гости не совсем по душе — он предпочитал общество рабочих.
У Бена оказался старый граммофон и коллекция хороших пластинок, которые он собирал годами, экономя на куреве и даже на еде; больше всего им нравилось посидеть вечером наедине, слушая граммофон, — оба очень любили музыку.
У них была довольно большая библиотека — любовь к хорошим книгам тоже роднила их. Мэри просто поражалась тому, что Бен, рабочий, не получивший образования, обладал такими глубокими знаниями и так тонко разбирался в литературе и музыке.
Мэри преклонялась перед своим мужем. Она восхищалась его проницательным и трезвым умом, чувством юмора, спокойствием, глубокой верой в безусловную победу коммунизма. В минуты уныния его любовь вселяла в нее бодрость и чувство безопасности.
Последние полтора-два года Мэри жила так, что каждый раз приходила в смятение, когда задумывалась над своей судьбой; но теперь она могла забыть прошлое: она начнет новую жизнь с Беном; она любит его, она будет достойна своего мужа. Ей ничего не страшно; пусть им живется трудно, пусть у нее нет нарядных платьев и она отвергнута своей семьей — она готова все перенести, лишь бы с нею был Бен.
Она жила только ради Бена, а его жизнь была отдана борьбе. Для нее Бен и борьба сливались воедино.
Мэри понимала, что Бен опасается, как бы «буржуазное происхождение» — по его терминологии — не сбило ее с верного пути. Иногда он добродушно поддразнивал ее, но она очень скоро убедила его в том, что его опасения напрасны.
Она поступила на службу в один из комитетов антивоенного движения; ей платили три фунта в неделю. Бен в качестве партийного организатора получал два фунта в неделю; на эти деньги молодые супруги жили хоть и скромно, но безбедно.
Война в Испании сильно волновала Бена; он объяснял Мэри, что это состязание в силе между фашистами и борцами за свободу.
— Фашисты пробуют свои клыки и когти, — говорил он. — Если они победят в Испании, они набросятся на Советский Союз. Только разгромив Франко, можно предотвратить новую мировую войну. На Австралию нападет Япония. Во всех странах мира коммунистическому движению будет нанесен удар, погибнут тысячи наших товарищей, в Австралию вторгнутся враги.
Мэри тоже очень волновали испанские события, хотя и не так глубоко, как Бена. Тревога мужа за судьбу Испании подчас пугала ее. Он жадно накидывался на газеты и взволнованно обсуждал военные сводки. На собраниях и митингах он особенно горячо говорил об испанских событиях. Когда один из товарищей, побывавший в Испании, вернулся в Мельбурн, Бен зазвал его к себе и продержал до рассвета, задавая все новые и новые вопросы. Мэри слушала, не сводя глаз с взволнованного лица Бена, и смутный страх закрадывался ей в душу.
Гость их привез из Испании стихи и песни, сложенные бойцами-республиканцами. Бен и Мэри принялись разучивать песни. Они втроем прихлебывали вино и пели. Бену особенно пришлась по душе песня о погибшем немецком коммунисте. Он сразу запомнил ее, и когда, проводив гостя, они улеглись в постель, Бен еще раз, громко, с воодушевлением повторил ее. Последние строки он пропел так проникновенно, что у Мэри больно сжалось сердце.
День ото дня волнение Бена усиливалось. Мэри чувствовала, что каждую рану, нанесенную бойцу республиканской армии, Бен ощущает, как свою. Мысленно он праздновал каждую победу, скорбел о каждом поражении. Всеми своими помыслами он был в Испании. Мало-помалу Мэри стала относиться к войне в Испании с ревнивым чувством, как к счастливой сопернице.
Наконец однажды вечером, когда они сидели в кафе за ужином, Мэри заметила, что Бен необычайно рассеян и молчалив. Он почти ничего не ел; мысли его, видимо, витали где-то далеко; Мэри несколько раз пыталась заговорить с ним, но он не отвечал ни слова.
— О чем ты думаешь, Бен? Что-нибудь случилось?
— Не знаю, как тебе сказать, Мэри. Мне тяжело огорчать тебя. Первый раз в жизни я принял серьезное решение, не зная точно, прав ли я.
— Бен, что ты сделал?
Он потянулся к ней через стол и взял ее за руку.
— Я записался в Интернациональную бригаду. Уезжаю в Испанию. Пароход отправляется через
