— Пока… Договаривайте, сержант.
— Но я не сержант, сударыня.
— Ну так вы станете им.
— Я не совсем понимаю вас, мадемуазель…
— Мой опекун, который для меня почти что родной отец, как вам, наверное, известно, предложил мне навестить заключенного, чтобы он получил духовное утешение — он наш брат по вере.
— Как, мадемуазель, приговоренный протестант?!
— Конечно, хотя вы могли и не знать этого. Не все наши противники наши враги, и не все наши враги — католики. Он военный человек и просто исполнял свой долг, сражаясь с нами.
— Однако, мадемуазель, я все равно не могу пропустить вас к заключенному.
— Вы не даете мне договорить!
— Прошу прощения, мадемуазель!
— Мой отец очень утомлен и отдыхает — у него столько дел в это тяжелое время. Только поэтому он и послал меня с вооруженными людьми в такой час к дворянину, содержащемуся в этой камере, поскольку тот вспомнил об одной важной вещи, которую не успел сообщить ему. В записке, переданной отцу, этот дворянин пишет, что не хочет умирать, не облегчив душу каким-то очень важным признанием. Поскольку отец всецело доверяет мне, он и попросил меня выслушать этого дворянина.
— В таком случае — кто же ваш отец, сударыня.
— Комендант Ла-Рошели, — был ответ, и прекрасная незнакомка откинула капюшон.
— Ах, мадемуазель де Бриссар! — воскликнул пораженный стражник.
— Вы узнаете меня, не так ли?
— Конечно, но…
— Вы все еще колеблетесь?!
— Нет, но…
— Что же еще вам нужно?!
— Я просто не могу понять одной вещи, сударыня.
— Какой же именно?
— Как узник сумел передать эту записку?
— Это очень просто. Он передал ее одному из тех солдат, которых вы с вашим товарищем сменили час тому назад.
— О, теперь я понимаю, мадемуазель. Прошу вас пройти сюда, я посвечу вам.
— Вы передадите мне фонарь и оставите нас наедине — дело, о котором будет говорить приговоренный, может касаться слишком важных вопросов.
— Сударыня, но это может быть опасно…
— Это дворянин и вдобавок человек, который на рассвете предстанет перед Господом, — торжественно проговорила Камилла.
Солдат украдкой любовался ею.
— Итак, моей чести ничто не угрожает. А свою жизнь я сумею защитить. Во-первых, я закричу, и вы с товарищем сразу же придете ко мне на помощь.
— А во-вторых, мадемуазель?
— А во-вторых, со мной вот это. — И девушка извлекла из складок плаща стилет, тускло блеснувший при свете фонаря, раскачиваемого ветром в руке часового.
— Ах, сударыня. У вас на все есть ответ. Вот вам фонарь. Сейчас я отопру дверь.
— Когда я закончу разговор, я постучу в дверь и позову вас.
— Я тотчас же приду, мадемуазель.
Тяжелая дверь со скрипом отворилась.
Мы погрешили бы против истины, утверждая, что д'Артаньян спал беспробудным сном, зная, что наутро он отправится на виселицу. Поэтому, услышав лязг отпираемых засовов, мушкетер тут же вскочил на ноги. Он готов был думать, что потерял представление о ходе времени, что пришло утро, а с ним и тюремщики, явившиеся за ним.
— Вот он, этот человек, — сказал тюремщик, осветив лицо д'Артаньяна.
Затем он передал фонарь в руки Камиллы.
— Я буду рядом, сударыня, — тихо добавил он, скрываясь за дверью.
— Благодарю вас, сержант, — многозначительно отвечала Камилла, сопровождая свои столь многообещающие для солдата слова обворожительной улыбкой.
Мушкетер продолжал стоять, всматриваясь в темноту. Фонарь был опущен на пол, и темная фигура у дверей скрывалась во мраке.
— Сударь! Господин де Кастельмор! — позвал его приглушенный девичий голос.
— Я здесь, — откликнулся д'Артаньян, не зная хорошенько, что отвечать.
— Я крестница коменданта Ла-Рошели. Мы виделись с вами мельком сегодня утром в его кабинете.
— Я узнал вас, сударыня, — ответил удивленный д'Артаньян, уже окончательно стряхивая с себя тот тяжелый полусон-полубред, в котором он только что пребывал. — Я запомнил ваш голос.
— Мне удалось понять, что привело вас в наш город, — продолжала Камилла, заметно волнуясь. — Так как в намерения ваши вовсе не входило причинить вред моим согражданам и братьям по вере, то я решила, что опекун мой совершит тяжкий грех, приказав казнить вас. Это несправедливо, ведь Ла-Рошель все равно не устоит. Она будет сдана не сегодня, так завтра. Вы должны бежать отсюда и укрыться у одного человека, которому можете всецело доверять, пока Ла-Рошель не капитулирует, а это произойдет теперь очень скоро.
— Сударыня, мне нужно несколько мгновений, чтобы прийти в себя и оправиться от замешательства, вызванного вашим посещением. Ваши слова слишком неожиданны.
— Не теряйте времени, господин де Кастельмор. Минутное промедление может стоить вам жизни.
— Но каким образом я могу бежать отсюда? При мне нет оружия!
— Оно вам и не понадобится!
— Сударыня, вы говорите загадками!
— Меня зовут мадемуазель де Бриссар, господин де Кастельмор.
— А меня — шевалье д'Артаньян, лейтенант королевских мушкетеров.
— Я и забыла, что вы настоящий шпион и поэтому прибыли сюда под вымышленным именем.
— Зато теперь я открыл вам настоящее.
— А я, господин д'Артаньян, — открываю вам двери тюрьмы.
— Мадемуазель, я восхищен вашим мужеством, но до сих пор не могу поверить своим глазам, равно как к ушам. Зачем вы это делаете?
— Неужели лейтенант королевских мушкетеров может быть настолько несообразителен? Конечно же, только для того, чтобы не дать моему крестному совершить грех, который отяготит его душу, если он отправит вас на казнь. Только и всего!
— Мадемуазель, ваша забота о бессмертной душе вашего крестного отца делает вам честь, а меня она просто-таки возвращает к жизни.
Этот полушутливый-полусерьезный диалог мог затянуться на неопределенное время, так как обоим он стал доставлять удовольствие. Однако камера смертников не слишком подходящее место для подобного рода разговоров.
— Но что же мы стоим! — всплеснула руками девушка. — Снимите ваши плащ и шляпу и передайте их мне.
Д'Артаньян сделал то, что от него требовали, и протянул эти предметы мадемуазель де Бриссар, теряясь в догадках.
— А теперь быстро закутайтесь в мой плащ да опустите капюшон пониже. Как можно ниже!
— Что вы говорите! Возможно ли это…
— Ну, что там еще?! — досадливо воскликнула девушка. — Королю Франции не позавидуешь — у него такие неповоротливые мушкетеры.
Д'Артаньян скрестил руки на груди.
