— Лакеев, которые принесли портшез.
— Куда они его принесли?
— Прямехонько к воротам тюрьмы, ваша милость. А из портшеза вышла мадемуазель де Бриссар.
— Ты уверен в том, что это была она?
— Я разговаривал с ней, как с вами сейчас, ваша милость.
— Ага… ну конечно. И о чем же вы беседовали?
— Если ваша милость не верите мне, вы можете справиться у Жана.
— Что еще за Жан?
— Так зовут второго, моего товарища…
— А… да… Нет, почему же, я верю тебе. Мадемуазель хотела видеть арестанта?
— Да, ваша милость. Я впустил ее, так как она сослалась на вас.
— Вот как?! Сослалась на меня. Это мило, — заскрежетал зубами комендант.
— Если я сделал что-нибудь не так, я покорно прошу прощения у вашей милости.
— Отлично, — повторял комендант, не слушая солдата. — Оч-чень трогательно и романтично!
Он никак не мог свыкнуться с мыслью о том, что эта девочка, которую он знал с пеленок, о которой он привык заботиться и считал себя единственным человеком, которому она поверяет все свои нехитрые тайны, вдруг сделалась взрослой и вдобавок еще обвела его вокруг пальца вместе с каким-то бретером- гасконцем!
— Лучше расскажи мне, как он выпустил ее оттуда, — устало проговорил комендант.
Солдат во все глаза смотрел на него, видимо, не понимая, о чем идет речь.
«Слава Богу, хоть этот ни о чем не догадывается», — подумал комендант.
— Так ты кинулся со всех ног за своим напарником? Этим олухом Жаном… или как его там?!
— Нет, сударь. Я как раз не сделал этого, — сказал солдат, видя, что его начальник больше не собирается стрелять в него из пистолета, и желая представить дело в более выгодном для себя свете.
— Допустим. Что же ты предпринял в таком случае?
— Я поднес фонарь к его лицу и спросил его имя.
— Ты поступил по инструкции. Но ты ведь не мог не узнать его.
— Именно это, сударь, и вызвало у меня объяснимое, но недолгое замешательство — ведь я был уверен, что он сидит в камере, которую я охраняю.
— Продолжай.
— Как я уже сказал, я узнал его, но это и сыграло со мной злую шутку, сударь. Он выбил фонарь у меня из рук и набросился на меня, словно разъяренный вепрь.
— И ты, конечно, отдал ему ключи.
— Упаси Боже, ваша милость. Я встретил его по-свойски. Если бы не проклятая шпага, которая сломалась при первом же выпаде, я проткнул бы его насквозь.
— Ну да… ты же храбрец. У меня все такие храбрецы в гарнизоне.
— Благодарю, ваша милость. Наконец-то вы заметили меня! — воскликнул солдат, предпочитая не замечать ядовитой улыбки, тронувшей губы коменданта.
— Заметил, любезный. И можешь не сомневаться — я тебя оценю по достоинству. Однако что же ты остановился?..
— Извольте, ваша честь. Если вы напомните мне, на чем я…
— На том, что у тебя сломалась шпага, — спокойно заметил взявший себя в руки комендант, внимательно наблюдая за ничего не подозревающим солдатом.
— Ну да, в самом деле, ваша милость! Как я мог запамятовать! Итак, он бросился на меня, намереваясь пронзить шпагой, но я уклонился от удара и схватил его мертвой хваткой. Мы принялись бороться, ваша милость, и, не удержавшись на ногах, упали наземь. Очевидно, я сильно ударился затылком о мостовую, ваша честь, потому что из глаз у меня посыпались искры и все потемнело. Когда я очнулся, никого вокруг не было, и, так как дверь была заперта, а ключи по-прежнему висели у меня на поясе, мне и в голову не пришло, что он мог отпереть двери. Так как все равно стеречь было некого, я со всех ног побежал туда, где кричали.
— Значит, он все-таки отпирал двери? Вот ты и проговорился, негодяй!
— Ах, ваша честь! — бледнея, воскликнул солдат, прикусив язык от досады.
— Выходит, ты не только предатель, но и клятвопреступник! Ты только что божился мне, что не отпирал ему дверей.
— И это чистая правда, ваша милость. Я действительно не отпирал их. Он сам забрал ключи и открыл камеру.
— Значит, ты только предатель. Поэтому я прикажу всего лишь повесить тебя, а четвертования, так и быть, ты избежишь.
Солдат побледнел как полотно.
— Ваша милость, он налетел из темноты, как демон, и задушил бы меня, если бы я не прекратил сопротивления.
— Вот теперь я тебе верю.
Комендант задумался.
— Хочешь спасти свою шкуру? — неожиданно спросил он.
Солдат молча упал на колени.
— Ну еще бы, — брезгливо сказал комендант. — Отвечай мне: как ты думаешь, что помогло арестанту бежать?
— Не иначе, как сам сатана, ваша милость! — заголосил стражник, осеняя себя крестным знамением.
— Правильно, — с видимым удовлетворением подтвердил комендант. — Этот гасконец — опасный чернокнижник. Поэтому ему удалось на время скрыться от нас. Но колдовским чарам не одержать верх над честными христианами. Как видишь, он снова в наших руках и не уйдет от заслуженной кары.
Комендант вызвал дежурного офицера.
— Возьмите усиленный конвой и поставьте его к комнате д'Артаньяна, приказал он.
Дождавшись, покуда офицер выйдет, он повернулся к солдату:
— А все, что ты видел вчера вечером: портшез, лакеев и, быть может, кого-то еще — бесовское наваждение. Ты понял меня, любезный? И упаси Бог тебя рассказать об этом кому-нибудь — тогда ничто не спасет твои кости от испанских сапог.[12]
— Я уже все позабыл, ваша честь!
— Это правильно.
— Ваша честь, разрешите мне задать только один вопрос…
— Один — куда ни шло, да поскорее…
— Относится ли к колдовскому наваждению и все, что связано с особой, вышедшей из портшеза?
— Да с чего ты взял, любезный, что там вообще была какая-то особа? Откуда она могла взяться в такой час, да еще в таком месте?!
— Я все понял, ваша честь. Сказать по правде…
— Что еще такое?
— Я тут наговорил вам всякого со страху, что вы прикажете примерно наказать меня из-за бегства арестанта. Вот я и потерял голову. А теперь-то я понимаю, что этот чародей просто околдовал меня, да и бедолагу Жана тоже. Вот мы как бы и сошли с ума, но теперь-то уже снова в полной памяти.
— Ты сообразительный малый. Можешь идти. Очень романтичная история, злобно пробормотал комендант, оставшись в одиночестве. — Я покажу этому сердцееду. Это будет последнее его приключение.
Резко распахнув двери, он вышел в переднюю. Дежурный офицер шагнул навстречу.
— Д'Артаньяна повесить на рассвете. Зачитать приказ на всех площадях. Повесить под барабанный бой! — отрывисто бросил комендант и кинул на ходу:
— Как вернется Джейкобсон — ко мне!
