— Что? Что случилось? Шахиды? — забеспокоился ребе.
— Нет, просто полку пора прибить покрепче, — вздохнула Роза. — Извините, пожалуйста, у нас тут очень тесно, — несколько суше, чем следовало, сказала она Меиру, который лежал на полу и шептал молитвы.
— Сначала напомним общеизвестное, — вещал тем временем Копчик. — Свинья, хазер, является, в некотором смысле, классическим примером некошерного животного. Интересно отметить, что в Торе такого исключительного выделения именно свиньи в ряду прочих некошерных тварей нет. Она упомянута в Книге Левит и Второзаконии среди запрещённых: у неё раздвоенное копыто, но она не жуёт жвачку. В этом смысле она противоположна, скажем, зайцу, запрещённому по обратной причине — он жуёт жвачку, но не имеет раздвоенных копыт. Тем не менее, именно свинина, а не, скажем, зайчатина, стала символом сил, противостоящих еврейству, и символом кашрута вообще. В частности, поэтому, в отличие от других нечистых животных, которых запрещено только употреблять в пищу, свинью нельзя использовать ни в каком виде, за исключением щетины, по поводу чего до сих пор ведутся споры…
— Во-первых, если уж говорить о символизме, то силы, противостоящие еврейству, символизируются конём, об этом писал Шмулевич… — опять понёс своё Залкинд, пытаясь стряхнуть сор, прилипший к рукаву.
— Молодой человек! Достопочтенный рав Шмулевич говорил это совершенно в ином смысле! — не выдержал Лайтман.
Перебранка продолжалась, впрочем, недолго — как раз подоспела рекламная пауза. Когда физиономия ребе Копчика сменилась изображением аппетитного на вид, и совершенно кошерного гамбургера с овощами из Натании и эйлатским майонезом, Меир, как обычно, бросился в уборную, а ребе, как обычно, прочёл Розе краткое наставление о том, насколько отвратительно и недопустимо перебивать религиозную передачу коммерческими предложениями. Роза, как обычно, прослушала нотацию, отметив про себя, что с каждым годом эта речь получается у ребе всё лучше и лучше. Ещё немного, решила она, и её можно будет записывать для телевизора. Надо будет договориться с ребе, а ребе не любит съёмок. Потом пригласить съёмочную бригаду, это тоже очень сложное дело — телевизионщики такие наглые, и почти ничего не соблюдают, для них, если что, и суббота не суббота — и это тоже нужно как-то урегулировать заранее. Потом, наконец, очень важно, чтобы съёмки велись подходящим телеканалом, тот же «Мир традиции» ребе не одобряет, хотя смотрит постоянно, а вот «Еврейский час» он не смотрит вообще, потому что во всём с ними согласен и там нет ничего интересного… Сколько хлопот, сколько проблем. Ничего, на то Всевышний и дал ей светлую еврейскую голову…
За этими размышлениями Роза Вайншток благополучно пропустила мимо ушей не только окончание речи ребе, но и возобновление передачи.
— В талмудическую эпоху вместо слова «свинья» часто употребляли эвфемизм
Залкинд после посещения отхожего места несколько попритих и почти не высовывался — только один раз, когда рабби Копчик стал цитировать свидетельства о декрете Антиоха Эпифана, принуждающим евреев приносить свинью в жертву, назвал его слова «невежестенными домыслами», но Лайтман даже не отреагировал.
— И тем не менее, — продолжал рабби Копчик, эффектно взмахнув рукой с микрофоном, — в то же самое время в среде каббалистов развивались учения о том, что свинья вовсе не является отвратительной, а свинина чрезвычайно вкусна, и что евреи, отказываясь от свинины, делают это исключительно из послушания Всевышнему. Элиэзар бен Азария специально оговаривался, что еврей должен думать, что свинину он ел бы с удовольствием, и лишь прямой запрет Всевышнего…
— Не думать так, а только говорить в ответ на вопрос несоблюдающего, — придрался Залкинд и минуты три невозбранно ругался с телевизором, так как рабби Лайтман к тому моменту заскучал (Копчик говорил об общеизвестных вещах) и заклевал носом.
Розе пришлось полминуты громко скрипеть половицей и случайно задевать задом спинку кресла раввина, прежде чем тот очнулся.
Как раз в этот момент Копчик приступил к интересному.
— Итак, — он переложил микрофон из правой руки в левую, блеснув дорогими часами на запястье, — мы установили, что учение о кошерности, точнее, некошерности пресловутой свиньи далеко не столь однозначно, как мы его сейчас понимаем. В частности, существует влиятельная традиция, утверждающая, что ограничения, наложенные на нас Всевышним, парадоксальным образом не являются абсолютными. Все позднейшие учителя сходятся на том, что в эпоху Мошаха, после очищения мира, ограничения, налагаемые кашрутом, перестанут действовать…
— Опять предания и сказки вместо чистой Торы! Это невыносимо! — разгорячившийся Залкинд вскочил с места и бросился с кулаками на телевизор.
Роза на сей раз даже не шелохнулась: Меир, конечно, шлимазл, но всё-таки еврей, чтобы портить хорошую вещь. Так и вышло: худосочный кулачок Залкинда остановился в сантиметре от экрана.
Зато ребе всполошился, привстал в кресле и выругал Залкинда за попытку причинить вред его имуществу. Тот непродуманно огрызнулся какой-то цитатой насчёт уничтожения идолов, крайне неудачной — Лайтман разделал его под орех, всего минут за десять. То есть, конечно, не то чтобы разделал — Меира невозможно было заставить признать свою неправоту даже в самом пустяковом вопросе — но, по крайней мере, доказал неприменимость цитаты к данному случаю, что уже само по себе было огромным успехом.
За это время рабби Копчик в телевизоре рассказал много интересного. Роза даже пожалела, что пропустила всё это мимо ушей.
Наконец, друзья успокоились. Лайтман, довольный победой, устроился в кресле. Залкинд, пощипанный, но не побеждённый, снова устроился на коврике.
— Итак, — раввин в телевизоре подошёл к самому торжественному пункту, — сформулируем вековую загадку следующим образом. Свинья некошерна, поедание свиньи отвратительно и запретно. И тем не менее, тяготение евреев к свинине и некое обещание, что в будущем свинья будет каким-то образом дозволена — это часть нашей духовной реальности. На сей счёт существует каббалистическое предание, передающееся устно из поколения в поколение уже много веков. Причём речь не идёт о нарушении Закона — скорее, в самом Законе будет открыто что-то такое, что позволит нам, наконец, вкусить свиного мяса…
В комнате стало очень тихо. Лайтман перестал пыхтеть, а Залкинд — подпрыгивать на месте.
Еврей в телевизоре как будто почувствовал, что овладел вниманием аудитории. Он приосанился, снова переложил микрофон из руки в руку, и возвысил голос:
— Казалось бы, это невозможно! Разумеется, Закон не может быть изменён. Одна часть Закона не может противоречить другой. Ничто в Законе, открытое позднее, не может отменить явно сказанного ранее. Это, повторяю, основы, и всякий, посягающий на них, посягает на Тору.
— Хорошо сказано, — буркнул Лайтман.
К удивлению Розы, Залкинд промолчал.
— Теперь, евреи, прошу задуматься вот о чём. В Пятикнижии и Талмуде нет приложения в виде рисунков животных, их костей и черепов. Талмуд приводит признаки кошерных животных, также требуется непрерывная традиция поедания таковых. Например, в Торе дан список из примерно двадцати птиц, которые запрещены в пищу, остальные кошерны. Но так как утеряна традиция и мы не знаем, каким именно птицам соответствуют приведенные названия — мы едим лишь тех, относительно которых существует непрерывная традиция употребления их в пишу: это утки, куры, гуси, лебеди, перепела, голуби… Так вот, я задам необычный вопрос: является ли то животное, мясо которого запрещает есть Тора и Талмуд — и то животное, которое мы сейчас называем свиньёй,
— Какая чушь! Свинья некошерна в любом случае, так как у неё раздвоенное копыто… — затараторил Залкинд.
— Дайте же мне дослушать, молодой человек! — прогундел ребе.
— Да, это звучит крайне необычно, — продолжал тем временем Копчик. — К тому же вы можете
