мальчик, чмок-чмок-чмок» — не выдержал и пошёл смотреть, что там да как.
Оказалось, вовремя. Шофёр был в том нехорошем промежуточном состоянии, когда воля всё ещё подавлена укусом, но в голове уже начинает что-то побулькивать.
— П-пидоры, — булькал мужик, на автопилоте крутя рулевое колесо. — П-пидоры… Мы едем? Покойник в салоне есть? Нет? Тогда ничего, если музыка будет?
Держась за поручень, Влад наклонился над шофёром, примериваясь. Но тут автобус опять тряхнуло, да так, что он чуть не прокусил себе губу собственными клыками.
— Дорога, ёпта… Ёкарный бабай… Чего я тут сижу? Э, темно-то? Что-ли, ночь объявили, ёпта? Мы куда едем-то? — мужик приходил в себя, надо было быстро что-то делать.
— Веди себя спокойно, — пассажир положил руку на плечо водилы. Плечо было мягкое, покатое, потливое — что называется, бабье. Прикасаться к нему было неприятно даже через рубашку.
Водиле это тоже не понравилось. Он пробормотал «чё за дела» и попытался было стряхнуть руку. Пришлось прихватить его клыками за загривок и впрыснуть в мышцу дозу зобного секрета.
Ойкнув, шофёр выпустил баранку и сжался на сиденье. Секунд пять автобус шёл своим ходом, съезжая на встречную. Потом водила прочухался и с новой силой вцепился в руль, выравнивая тяжёлую машину.
— Мы едем на старое кладбище, — Влад склонился к волосатому уху водилы. — Ты везёшь меня на старое кладбище. Понял?
Обезволенный шофёр энергично затряс плешью и от дурного усердия газанул так, что из-под колеса с вырвалась толстая струя жидкой грязи и заляпала столб с перечёркнутой табличкой «Малафеево».
Влад рассеянно облизнул губы. Кровь была нехорошей, нездоровой. Он попробовал было разобрать, в чём там дело, но все оттенки забивал отвратительный привкус загубленной печени. Похоже, мужичонка сильно квасил… Снова пачкать рот не хотелось. Всё же он отсосал ещё немного — в последний момент ему показалось, что есть подозрение на онкологию. Оказалось — простата и ещё кой-какие болячки по той же части.
— Когда вернёшься домой, — мягко, но властно сказал Влад, кодируя мужичка на будущее, — пролечись. У тебя баланпостит развивается. Запомни — ба-лан-пос-тит. Это болезнь. Передаётся половым путём. Скоро у тебя там всё воспалится к чёрту. Лечись. И обязательно заставь жену провериться. У неё гарднереллёз. Запомни: гард-не-рел-лёз.
Ангелина Аум справилась, наконец, со своим бананчиком. Вступил Розенбаум, просящий не будить казака вашеблагородие.
— Гар… — мужик попытался справиться со сложным словом, не получилось. — Гарденелёз… Гаднелёз… Гар… дар…
— Гар-дне-рел-лёз. Запомни. Иди в больницу. Лечись. Жене тоже надо лечиться. Ещё женщины есть? Партнёрши? Ну, баба на стороне у тебя водится?
— Бабы всякие… А я про них всё знаю, про сук… им денег надо… — обезволенный человечек не мог лгать, но какая-то часть его маленького мозга всё-таки сопротивлялась, заставляя уходить от темы. — Денег им вынь да положь…
— У тебя есть ещё женщина, кроме жены? — Влад больно сжал плечо шофёра, так что у того дрогнула рука и автобус повело. — Есть?
— C Люськой, — выдохнул водила. — Она со всеми… я чего… я ничего… — похоже, в сознании водителя зашевелилось что-то вроде чувства вины.
— Так вот, обязательно скажи Люське, что она больная. Пусть проверяется. Будешь с ней ещё — только в презервативе. Понял? — Здесь желательно было бы глянуть мужику в глаза, закрепляя внушение, но отвлекать водителя на такой дороге было опасно. Поэтому Влад ограничился тем, что повторил фразу, и заодно потребовал выключить звук.
— Презики… — протянул шофёр, послушно вырубая гавкалку. — Презики… Для Люськи. Поял… Жизнь — она, да, — в его бедовой голове опять что-то провернулось не в ту сторону. — Вот жена моя… Света… знаешь что… тебе скажу. Котлеты жарить не умеет. Двадцать лет любил. Веришь, нет… А она котлеты…
Влад поморщился. Похоже, мужик относился к той разновидности людей, которые реагировали на передоз зобной жидкости приступом безудержной логореи.
— Жена котлет жарить не умеет, слышь. Двадцать лет — и все не умеет. Да… Вот как так можно? Двадцать лет. Котлеты жарить не умеет. Вот такой вот женьшень, — слова лезли из водилы, как какашки из кролика. — И бегонию не пересадила. Теперь даже не знаю. А на балконе срач. И в доме. Денег ниххх… — мужик икнул. — Свято ж! Нет же, сукападла. Говорит, начальство задерживает… где она там щас… — он внезапно крутанул руль и автобус выехал на встречку.
— Вернись на правую полосу. Мы едем на старое кладбище, — Влад слегка выпустил коготь и ткнул им в жирную спину водилы.
Тот опять икнул, но пришёл в чувство и выправил курс. Потом вдруг почти осмысленно спросил:
— Зачем едем туда?
— Мне нужно на свадьбу, — усмехнулся Влад. — Сегодня ночью там свадьба. Я вроде как свидетель со стороны невесты. Ну или типа того.
— Невеста, — мужик снова провалился в свои смутные мысли. — Невеста-хуеста… Бабы все грязные, — поведал он, понижая голос. — Люська тоже баба грязная. Потаёнку не бреет. Ты с неё трусняк стягиваешь… а тебе в лицо бах — такая… ну… подушка безопасности волосяная выскакивает, — мужик меленько засмеялся, — мне лично это не любо… И пахнет. Я ей говорю, сбрей хайры, а она мне фры. Такая вот разножопица получается…
Он немного помолчал, потом затянул новое:
— Начальство всё ворьё, вор на воре. Людям, слышь, них-хера не дают. Я такой жизни не понимаю… гребись оно всё ладьёй, Гайдар-байдар, Путин-мутин, блядва вся эта наверху, только бы воровать. Им дай, они у народа воздух спиз… спис… — он поперхнулся и немножко посидел с открытым ртом, глотая воздух, потом сглотнул и дожал голосом фразу, — теперь друг дружку едят без хлеба. Люська знаешь что говорит? Легче вскрыть на жопе вены, чем дождаться перемены! По жизни всё так и есть… Ну да Бог-то не тимошка, видит немножко… дожуются, дожиркуются суки… кровь нашу пьют… кровь пьют… Чубайс.
Влад скептически оглядел водилу и подумал, что уж его-то кровью Чубайс точно побрезговал бы.
Он вернулся в салон. До места оставалось ещё минут десять езды. Хотелось спать — не то чтобы сильно, а так, слегка. Он попытался было читать прихваченный с собой сборничек Веры Павловой, но книжка оказалась глупой и занудной, как и вся современная женская поэзия. В конце концов он принялся смотреть в окно, напрягая второе зрение. Увы, ничего интересного не было, кроме попадающихся костей на обочине: коровьи мосла, лосиный череп, какие-то засохшие перья, ещё что-то совсем уж мелкое. Все эти останки еле-еле подсвечивали жалобной зеленцой истощившейся ауры.
Они приехал, когда на улице уже стояла густая колодезная темень. Над старым кладбищем поднимались тонкие, невесомые паутины астрального света: очень много человеческих тел, давно отдавших остатки души Богу или Природе, кому что ближе… Свежих было мало. Спокойный сине-фиолетовый столбик свечения над старой могилой — скорее всего, семейный участок, куда совсем недавно внуки сгрузили зажившуюся бабушку. И несколько багровых пятен на краю, все с ядовитой оранжевой опушкой. Похоже, то были серьёзные люди: в зубах аурум, в грудине плюмбум, всё как полагается по жизни правильному пацану… Ярко сиял прикопанный с краешку — не на самом кладбище, а в лесочке рядом — труп. Судя по оттенкам свечения, человечка, прежде чем прикончить, долго истязали. Напрягая чутьё, Влад понял, что убитый был крутым и небедным, а последние годы прожил где-то далеко отсюда, в тёплом и безопасном месте. Небось, прилетел ненадолго, по бизнесу или просто родных повидать. Расслабился. Добро пожаловать домой.
Шофёр сидел на своём месте, сжимая баранку побелевшими пальцами, как утопающий последнюю соломинку. Ехать было некуда, новых приказов не поступало, и обезволенный мозг впал в ступор. Влад добыл из чемоданчика шприц со спокухой и пустил ему по вене подходящую дозу. В принципе, можно было бы обойтись своими средствами: защёчные железы вырабатывали прекрасное естественное снотворное. Оно бы и лучше, но тратиться сейчас не хотелось. Мало ли.
Он вышел, с силой раздвинув закрытые двери автобуса и направился к кладбищенской ограде. Дождь
