— Как в преисподнюю скатываемся… — поделился впечатлением хозяин.
Чинька вздохнул: «Можно подумать, его гнали сюда или вели на поводке…» Хозяйка восторженно вскричала:
— Словно оторвались от земли и летим в густых облаках… Как интересно.
К этому Чинька давно привык. То, что интересно и любопытно людям, обыкновенно не заслуживает никакого внимания. Вещь как вещь, вид как вид и местность как местность, а они могут впадать в такую неуемную восторженность, что становится неловко.
Чинька навострил одно ухо, затем второе. Звук, исходящий от мотора, преломлялся как-то необычно. Пес поднял голову. Лодка на малой скорости вдруг въехала в самую, казалось, середину разбросанных тут и там кочек.
— Кочки!.. Откуда здесь кочки?! Мы попали в болото!..
— Может, шмидтовские разливы? — запаниковал хозяин и бросился через всю лодку к мотору. Его надо было срочно поднять, чтобы не повредился винт. Хозяин схватился за мотор, откинул на себя и мельком взглянул за корму. Вода прозрачно-зеленая, а не замутненная, как бывает на отмелях. Значит, глубина, приличная! Лодка бесшумно продолжала двигаться по инерции.
— Странные кочки… — сказала хозяйка, — уж очень похожи на уток.
— Какие там утки? — вскричал распаленный перспективой аварии хозяин. — А где у них головы?! Что они, безголовые?!
— Да, — согласилась хозяйка, вглядываясь в туманное марево, — голов у них нет. — Она случайно оглянулась на Чиньку.
— Ты глянь на Чиньку!.. Что это с ним?
Чинька встал передними лапами на борт лодки и готов был броситься в воду. Он возбужденно дрожал, повернув уши к кочкам, и глаза его сверкали. Он нетерпеливо оборачивался на хозяев, как будто что-то говорил, объяснял и даже требовал.
— Чего он так?.. — недоумевал хозяин, который все еще беспокоился. В его мозгу гвоздем сидела одна мысль: «Здесь повсюду отмели, на них можно напороться и поломать мотор». Хозяин поднял весло и вертикально опустил его в воду. Так он замерял глубину на отмелях. Странно, но под килем действительно было глубоко.
Вдруг кочки одна за другой медленно высвободили головы и в мгновение превратились в крякв. А до этого они спали, спрятав головы под крыло. Лодка оказалась в середине огромной стаи. Утки нехотя всплеснули крыльями, взлетели и исчезли. Кряквы на море — редкость, заблудились, должно быть.
В хозяине с опозданием взыграл охотничий азарт. Он оставил весло, громко и некстати брякнул им о железный борт лодки, схватился за ружье и тут вспомнил, что оно не заряжено, а патроны упрятаны от сырости в рюкзак. Он медленно положил ружье на место и стал наблюдать. По мере того как лодка бесшумно, продвигалась сквозь стаю уток, они просыпались, отряхивались и лениво поднимались на крыло. Утки не спешили, как будто знали, что у охотников не готовы ружья, что сейчас эти люди совсем не страшны и опасаться их не следует. Чинька не выдержал. Взлаивал коротко и осуждающе.
В довершение приключения хозяин все-таки заблудился в тумане. Вместо устья речки Шмидтовки попал в устье Аббы. Хорошо еще в открытое море не угодили. Двое суток сидели горемыки в устье Аббы и ели одну только рыбу, вареную н жареную.
Кулики
В эту осень дождей выпало много, и вода затопила луга. В углублениях и топких местах и вовсе пройти было невозможно, и только на возвышениях золотилась подсохшая и задубевшая трава.
Чинька, как всегда, бежал рядом и возбужденно вертел головой по сторонам. То и дело вспархивали кулички. Идешь настороженно, чутко, кажется, готов любую птицу упредить выстрелом, а кулик пропустит тебя в высокой траве и внезапно взлетит за спиной. Циркнет, словно предупредит: «Вот он я, здесь… Лови!» И летит метров пятьдесят зигзагами из стороны в сторону. Это для того, чтобы ты не смог прицелиться. Отлетит — и в траву. Засечь место невозможно. Трава колышется под ветром, глазу зацециться не за что.
Чиньку я не учил стойке, подходу к птице и прочим премудростям, чему обычно учат своих собак серьезные охотники, которые к охоте относятся как к работе, добросовестно, со всей пунктуальностью. И собаки у них натасканы и не дают осечек, как и ружье, и выкладка у них особая. Мы же с Лидой выходили даже без брезентовых курток, хотя это обязательная принадлежность настоящего добытчика.
И хотя мы любили побродить с ружьишком, но, за редким исключением, собирались в лес экспромтом, стихийно. Возникла, скажем, в субботу идея отправиться на охоту, пять минут — и в путь. Ну и конечно же не однажды расплачивались за такую поспешность! Приедешь в ситцевой рубашечке и в кедах, и, как бывает в таких случаях, обязательно пойдет проливной осенний дождь, сразу похолодает, и укрыться негде. Вот и шлепаешь по враз заболотившемуся полю в кедах. Еще и сверху поддает, мочит. Даже кулик в такую погоду летать отказывается, а ты ходишь.
Вот в такой день и охотились мы с Чинькой. И хотя на этот раз я был экипирован как полагается, одежда набухла и отяжелела. Чинька с носа до хвоста промок. Бегает неохотно, лишнего шага не сделает, тащится рядом со мной ради приличия — не бросишь же хозяина одного на болоте. Вдруг он нырнул в сторону и бросился бежать. Да еще как! Сначала я подумал, что он за улетающей птицей ринулся. Это с ним случалось и раньше. Промажу я, кулик испуганно шарахнется и летит над полем низко-низко. Чиньку такое его поведение сбивает с толку, он и бежит, все надеется, что птица упадет.
Я окликнул Чиньку, но он будто оглох, а может, в азарте и впрямь не услышал… Я позвал еще раз, но тщетно. Теперь он несся, высоко подпрыгивая над травой, бросался из стороны в сторону, вертел головой, а иногда надолго пропадал в траве. Это было что-то новое в его поведении.
Я схитрил. Окликнул Чиньку и направился к лодке. Обычно он бросал все и возвращался, но тут даже не оглянулся. Я издал условный свист, к нему пес был приучен со щенячьего возраста, но даже это не возымело никакого действия. Ах так! Я рассердился и быстро, как только мог по колено в воде, пошлепал к лодке. Я готов был оттолкнуть ее и поплыть по течению до самого залива, пускай побегает по берегу, неслух. Чинька этого всегда боялся. Он заскакивал в лодку первым, стоило мне двинуться к ней.
Не доходя до стоянки, я услыхал короткий требовательный лай. Он означал одно: Чинька кого-то поймал и теперь ждет меня — поди, мол, разберись! Прислушался — да, зовет… Я, переваливаясь, как ванька-встанька, побежал к нему. А находился он от меня на приличном расстоянии. И теперь Чинькина голова торчала на самом краю заливного луга, где над травой почти что непроглядным облаком синел дождь. Если до сего времени я считал себя мокрым, то я ошибался…
Я бежал на голос Чиньки, не выбирая пути. В спешке не обходил колдобин, где скопилась вода; разбрызгивая ее, я шлепал по зыбкому и прогибающемуся травянистому ковру и несколько раз со всего маху падал; и наконец, погрузившись по пояс в воду, преодолел озерцо.
Добежал я до Чиньки, смотрю, а перед ним сидит, ощерив тонкие острые зубки, мокрый рыжий колонок. Он изогнул в дугу свое гибкое тело, стараясь показаться грозным, и бесстрашно сверкал выпуклыми глазками-бисеринками. Мех на нем слипся, мордочка сузилась, и весь жалкий и трагический вид его никак не соответствовал воинственной позе. Мой дед называл такого зверька хорем, большим любителем кур и цыплят. Колонок повернет мордочку в сторону Чиньки, ощерится, зашипит, и тот к нему не лезет, но только зверек бросится убегать — собака перед ним. У Чиньки кровь по носу, — видно, познакомились… Но Чинька рад — за весь день это наш первый охотничий трофей.
Мое прежнее недовольство собакой враз испарилось. Я стал так хвалить Чиньку, что тот, привыкший к сдержанной ласке, вздумал поиграть. Пес встал на задние лапы, а передние, облепленные грязью, водрузил на меня. До этого я был мокр, но чист. Теперь струи землистого цвета потекли по моей одежде в сапоги. Я поморщился и внутренне ужаснулся: «Он же меня вывозит — бабушка родная не узнает. Не отмоешься!» Но не отстранять же верного друга в такую торжественную для него минуту! И я погладил его, отчего рука тоже стала черной. Чинька впал в игриво-легкомысленное настроение и легонько толкнул меня, отчего я чуть было не упал, так как сапоги увязли в грязи.
