– А что ты помнишь? – ответил вопросом Бен.
Кенди помотал головой.
– Все как в тумане. Не могу сосредоточиться.
– А сражение ты помнишь?
– Какое сражение? – спросила Харен.
– Помню, немного, – неразборчиво пробормотал Кенди. – Я… как будто… не совсем в своем теле. Помоги мне сесть.
Они его поддержали, и Кенди сел, опираясь всей тяжестью о Бена.
– Так что за сражение? – спросила Харен. – Что с вами произошло?
Бен все ей рассказал. Кенди молчал, стараясь дышать глубже. В голове у него значительно прояснилось, он выпрямился, сидя на кровати, хотя все еще не убирал руку с плеча Бена. Не осознавая, что делает, Бен притянул Кенди ближе к себе, будто опасаясь, что тот может снова исчезнуть. Было так приятно чувствовать его близость…
– Так почему вы покинули Мечту? – спросила Харен, когда Бен закончил свой рассказ. – Закончилось действие наркотика?
Бен покачал головой.
– Мне и не нужен был наркотик. Пока там был Седжал, никому из нас он был не нужен.
Харен отложила шприц и сняла датчик со лба Кенди.
– А что это за дети, о которых ты говорил?
– Не знаю, – признался Бен. – Седжал исчез. Думаю, именно поэтому мы все и рассыпались.
– Ужасно больно было, – вставил свое слово Кенди. – Мне, по крайней мере.
– Теперь ты чувствуешь Мечту? – спросила Харен.
Кенди закрыл глаза.
– Вроде чувствую. То ли да, то ли нет… Хотя мне сейчас трудно сосредоточиться.
– Главный вопрос в другом, – сказал Бен. – Что случилось с Седжалом?
Видья судорожно прокручивала в уме разные варианты, отбрасывая их один за другим. Она стояла в детской со связанным над головой руками. Внизу, у ее ног, лежал Прасад. До Видьи доносилось его дыхание, значит, он был жив, просто потерял сознание. В комнате находились четыре охранника. Пистолеты были направлены прямо на нее. Охранники не стали обыскивать Видью. Ей казалось, что они чего-то ждут. Под рубашкой в ее тело впивался энергетический кнут. Возможно, ей и удалось бы резко выхватить свое орудие и сбить с ног одного охранника, но оставшиеся трое тоже медлить не будут.
Слышалось мерное гудение приборов жизнеобеспечения, а поверх этого гула до Видьи из лаборатории доносились резкие окрики, грубые приказы и какой-то шум и треск. Она прекрасно осознавала, что, если ей не удастся найти правильный выход, во всем мире прервется разумное существование. Объяснять это охранникам не имело смысла. Они просто решат, что она свихнулась.
В дверях появился еще один охранник.
– Мы нашли еще двоих, – объявил он. – Мальчишку и девчонку. Они были в Мечте, но мы им двинули пару раз, и оба очнулись.
У Видьи подкосились ноги. Охранник втолкнул Седжала и Катсу в огороженную стеклом детскую. Катсу, кажется, еще не до конца пришла в себя, Седжал же вообще был почти без сознания. Оба они, не удержавшись, упали на колени. Видья рванулась к ним, но двое направили на нее свое оружие, и она остановилась.
– Вы в порядке? – спросила она детей.
Катсу подняла голову.
– Мы – да, но дети скоро опять начнут пожирать…
– Никаких разговоров, – приказал один из охранников и выстрелил в потолок.
Катсу зажала рот рукой. Седжал неподвижно лежал на полу рядом с Прасадом. В это время в комнату вошел еще один охранник, тощий и жилистый, с острым лицом и жидкими светлыми волосами. Планки на рукаве обозначали его ранг.
– Я – лейтенант Арсула, – сказал он. – Сколько человек на станции?
Сначала Видья решила хранить молчание. Но, заметив краешком глаза, что Седжал пошевелился, передумала. Лучше отвлечь лейтенанта Арсулу разговорами, чтобы дать Седжалу время прийти в себя.
– Девятнадцать, – ответила она. Какая-то смутная мысль не давала ей покоя. Что-то шло не так, что-то было неправильно, но что именно – она не могла определить. – Из них двенадцать рабов.
Арсула бросил что-то вполголоса тому, кто стоял в холле. Ощущение странности происходящего не покидало Видью. В чем же дело? Что не так, помимо самого очевидного? У нее начали стучать зубы, и она приложила огромное усилие, стараясь покрепче сжать челюсти, чтобы остановить дрожь. В ее мозгу пронеслись картины тюремного заключения, и она чуть не фыркнула в полный голос. Если не предпринять необходимых мер в самое ближайшее время, тюрьма станет наименьшим из всех возможных…
И тут ее осенило. Дети. Вот в чем странность. Дети, лежавшие в кроватях, перестали дергаться и извиваться. В комнате больше не слышалось шороха простыней, шороха человеческих тел, трущихся о постели. Видья с опаской бросила взгляд на пятнадцать все еще занятых кроватей, и по ее спине пробежал холодок ужаса. На каждом сморщенном личике блуждала счастливая улыбка.
