ему следует поспешить! — Он поманил меня к себе. — Иди сюда. Сейчас ты все увидишь.
Все это время Сигурд молча собирал разбросанные стрелы в кучки возле амбразур. Я протянул ему цангру и направился к дальней стене.
— Смотри сюда!
Оставаясь на расстоянии вытянутой руки от Куино, я поднял голову над стеной и посмотрел вниз. Эта башня была обращена не к Антиохии, а к вздымавшимся на востоке горным вершинам. Перед нами расстилалось широкое плато, ограниченное горой Сильпий и другими вершинами. Мне уже доводилось видеть его прошедшей осенью во время одной из фуражировок, когда со здешних маленьких полей еще можно было собрать урожай, а земля была сплошь покрыта зеленью. Фермы, поля, злаки и деревья давным-давно исчезли, их место заняло многотысячное турецкое войско. Оно развертывалось на холмистом плато тысячными отрядами: некоторые стояли лагерем, некоторые двигались колоннами с угрожающей целеустремленностью.
— Видишь шатер с пурпурным знаменем? Там Кербога.
Мысль о том, что сейчас я увижу нашего врага, привела меня в трепет. Я посмотрел в указанном направлении, но так и не смог найти нужный шатер среди моря людей и палаток.
Было видно, что вся армия пришла в движение; поблескивавшие доспехами легионы выдвигались в направлении крепости. Я вновь повернулся к Куино.
— Это ты убил Симеона?
— Спроси его об этом сам. Скоро вы увидитесь.
— А вот ты сойдешь в могилу вместе со своими грехами.
Куино оскалил зубы. Наверное, это была улыбка.
— Мы живем в могиле уже не один месяц, и потому я не боюсь смерти. В этой жизни я приносил жертвы многим богам. Надеюсь, хотя бы один из них вспомнит об этом.
— В крепости началось какое-то движение, — вмешался в разговор Сигурд. — Они размахивают знаменами.
— Я находился в Амальфи вместе с Боэмундом, когда до нас дошли новости. — Судя по интонациям, Куино мысленно перенесся в этот неведомый мне восточный город. — В городе вспыхнул бунт, и мы взяли его в осаду. Был разгар лета. Мимо проходила армия франков, которая, как утверждали ее командиры, двигалась на Иерусалим. Они отправили к нам послов, известивших нас о цели похода. В тот же день Боэмунд заявил, что присоединится к франкам, и разорвал свою мантию на полосы, из которых женщины нашили красных, как его знамя, крестов. Он раздал их своим командирам и поклялся, что все участники похода в Святую Землю сподобятся не только благодати, но и мирских почестей и богатств. Найдись в гавани хотя бы одно судно, он отплыл бы в Тир в тот же день. Тебе, грек, этого не понять. Обещание спасения, прощения всех грехов и начала новой жизни на Святой Земле. Второе крещение. — Он откашлялся и добавил напоследок: — Однако все вышло иначе.
Он замолчал. Сигурд с тревогой наблюдал за тем, что происходило в крепости. Теперь дорога была каждая секунда.
— Это ты убил Симеона?
— Да, — прохрипел Куино, и на мгновение мне показалось, что это доспехи проскрежетали по камню.
— Ты боялся, что он поведает мне о вашей ереси?
— Да.
В голосе его не чувствовалось ни малейшего раскаяния.
— Ты стал последователем учения, проповедуемого сатанинской жрицей по имени Сара, и принял от нее языческое посвящение?
— Да.
В его ответах мне чудился ритм молитвы. Он отвечал на мои вопросы, прикрыв глаза и опустив голову.
— Ворота открылись! — предупредил Сигурд.
— Может быть, Дрого и Рено тоже убил ты, из опасения, что они не смогут сохранить вашей страшной тайны? Что это за знак ты начертал кровью на лбу у Дрого?
— Я не понимаю, о чем ты говоришь, — почти шепотом сказал Куино.
— Дрого не желал принимать участия в этом богохульстве?
— Ха! — На губах Куино вновь заиграла мерзкая ухмылка. — Если Дрого о чем-то и мечтал, так это о тайных истинах, и потому он выполнял все, что говорила ему жрица. Первым Сара обратила именно Дрого, и он же первым разочаровался в ее учении. — Он скорчил гримасу. — Это произошло уже после того, как на наших спинах появились кресты.
— И после того, как вы отправились в языческое капище в Дафне и обратились к языческим богам?
Куино кивнул, как осужденный, подставляющий палачу шею.
— Вы зарезали теленка вовсе не для того, чтобы съесть его. Вы принесли его в жертву Митре, исполняя древний сатанинский обряд.
— Митре? — искренне изумился Куино. — Он сказал, что мы принесли его в жертву Ариману.
— Кто это сказал? Дрого?
— Жрец. Жрец, который привел нас туда.
В словах Куино вдруг зазвучала странная, похожая на страх сдержанность. Я внутренне напрягся, ожидая продолжения рассказа, но тут мое внимание привлек громкий треск, послышавшийся с противоположной стороны башни. Укрывшийся за зубцом стены Сигурд взводил арбалет.
— Они пошли в наступление.
Я поднял с каменного пола другой арбалет и стал натягивать его тетиву, наступив ногами на поперечину и, словно галерный гребец, потянув цангру на себя. Громко щелкнув, тетива опустилась на затвор, и я вложил в паз короткую стрелу. Воины, сидевшие в башне, уже поднимались наверх.
— Посмотри на восток! — прохрипел Куино, даже не пытаясь подняться на ноги. Он ослабел настолько, что вряд ли смог бы даже натянуть тетиву. — Они попытаются завладеть стенами, и им это, скорее всего, удастся.
Я посмотрел вниз. Как и сказал норманн, к стене врассыпную бежало сразу несколько турецких отрядов. Впереди мчались воины с лестницами; за ними, пытаясь предотвратить обстрел со стен, следовали лучники, осыпавшие нас своими стрелами. Одна из них угодила прямо в бойницу, но никого не задела.
— Смотри их сколько! — воскликнул Сигурд.
Я пробрался к нему и выглянул в бойницу. Внутри стен в долине между двумя вершинами появились турки, хлынувшие из крепости. Им не было конца: они накрыли всю землю волной стали и железа. Турки не придерживались какой-либо определенной стратегии или тактики — этого не позволяла местность. Они просто стремительно продвигались вперед.
Я различал в этой живой волне отдельные течения и водовороты. Разрушенная Боэмундом цистерна в центральной части долины служила своего рода волноломом и замедляла движение турок: их поток расщеплялся, огибая ее с обеих сторон, и турки теснились в промежутке между стеной и краем провала. Многие из них находились прямо под нашей башней.
— Стреляйте! — скомандовал я, хотя вряд ли меня кто-нибудь слышал.
Из византийцев и норманнов мы превратились в горстку доведенных до отчаяния людей, тонущих в океане вражьего войска. Увы, нас уравняла не дипломатия императора и не молитвы Адемара, но суровая реальность войны. Куино обозвал меня скорпионом, и я действительно превратился в скорпиона, разящего своим жалом противника. Я никогда не отличался в стрельбе из лука, но управиться со смертоносным арбалетом смог бы и мальчишка. Натягиваешь тетиву, заводишь ее за затвор, вкладываешь в паз стрелу, опускаешься на колено возле амбразуры, направляешь арбалет в нужную сторону и стреляешь в противника, метя немного выше цели, чтобы скорректировать угол полета, — только и всего. Враг шел на нас сплошной стеной, и промахнуться было просто невозможно. Я быстро вошел в этот ритм полудюжины повторяющихся движений, в коих и состоял теперь смысл моей жизни; от бездушного механизма меня отличало разве что чувство страха, которое я испытывал, приближаясь к амбразуре, ибо в любой момент мою жизнь могла оборвать стрела, пущенная врагом. Страхи эти не были безосновательными. Вокруг меня стояли бойцы норманнского гарнизона и варяги, обстреливавшие противника из луков и арбалетов, и двое
