то на меня то на чашку.
— Выглядит восхитительно. Совершенно восхитительно. Лучше не бывает, и ты все так быстро и так ловко приготовила. Я горжусь тобой, Бесси. Какое же ты чудо! Спасибо тебе, спасибо, спасибо огромное.
Бог ты мой, это ж всего-навсего чашка какао.
— Не стоит благодарности, мэм. — Я не знала, куда деваться. — Изволите еще чего-нибудь?
— Да, — говорит она, вдруг посерьезнев. — Еще одно.
«Что еще? — подумала я. — Она ж совсем больная на голову». Наконец хозяйка отпустила мои руки, к огромному моему облегчению, и поднялась со стула.
— Сядь на мое место, милая, — велела она, и я послушно села. А она пододвинула чашку поближе ко мне.
— Ты так славно со всем управилась. Я хочу, чтобы ты это выпила.
Я посмотрела на чашку. Потом посмотрела на хозяйку.
— Я, мэм?
— Да, — кивнула она и спросила с легким беспокойством: — Ты любишь какао?
— Ну, — говорю, — я не особо обожаю молоко, но против какао ничего не имею.
— Прекрасно. Выпей, будь умницей, а потом отправляйся на боковую, тебе нужно хорошенько выспаться к утру.
Она порывисто протянула руку к моему лицу и я отшатнулась, но она только улыбнулась и легонько провела по моей щеке обратной стороной ладони. Потом погасила лампу, взяла одну из свечей и вышла прочь, не промолвив более ни слова. Спать мне совершенно не хотелось. Если мне не изменяет память, спать я пошла еще не скоро. Я долго сидела там одна, наблюдая как струйки пара поднимаются над чашкой какао и уплывают к свечному пламени.
2
Новая одежда и новые люди
По пробуждении я несколько секунд тупо смотрела в окно, потом с придушенным визгом выскочила из кровати. Солнце стояло высоко в небе, и даже я ни на миг не усомнилась, что пять часов давно минуло. Не умываясь, ничего, я лихорадочно натянула платье и бросилась вниз, на ходу закалывая волосы. Напольные часы в холле показывали начало десятого. Я проспала на целых четыре часа, мама родная, это наверняка рекорд какой-нибудь. Я убить себя была готова. Сидючи ночью над чашкой какао, я уже почти решила пойти дальше своей дорогой и попытать счастья в другом месте, потому как не лежало у меня сердце к хозяйственной работе. Но теперь, когда меня могли уволить в первый же день, я вдруг передумала, а такое со мной редко бывает.
Миссус находилась в кухне, наливала молоко коту в блюдце. Она была в простом сером платье и фартуке. Когда я вбежала, она подняла на меня глаза.
— А, Бесси. Надо понимать, ты хорошо спала.
Я подумала, она издевается, но у меня уже были наготове извинения и оправдания.
— Миссус, простите меня, я…
Она подняла руку, останавливая меня.
— Да-да, — говорит. — Ты очень поздно легла. Это целиком моя вина.
Я не понимала, насмехается она надо мной или как.
— Извините, мэм, я б не проспала, если бы…
— Успокойся, деточка, — перебила она. — Я решила дать тебе поспать сегодня.
— О…
— Все-таки ты с дороги, наверняка страшно устала, вдобавок расстроена из-за своего прежнего хозяина — ну, что он умер и все такое.
Я просто кивнула, сбитая с толку.
— Сегодня, Бесси, — продолжила она, — ты выполнишь кое-какую работу, но не требующую особых усилий. По-настоящему работать начнем завтра, когда ты хорошенько отдохнешь. То есть, — тут она пытливо на меня взглянула, — если ты действительно намерена здесь остаться.
Она улыбалась ласково, как добрая матушка из какого-нибудь романа. Ее глаза сияли, но в них угадывалось беспокойство. Я колебалась лишь секунду.
— Да мэм, конечно, я останусь.
— Хорошо, — сказала она с видимым облегчением. — Через минутку ты сможешь позавтракать. Но сначала займемся делом. Ты сейчас в корсете?
Я растерянно моргнула.
— Нет, мэм. У меня не было времени надеть его.
— Прекрасно. Значит тебе не придется его снимать.
С этими словами миссус достала из кармана мерную ленту и принялась обмерять меня с головы до ног, делая пометки на листке бумаги. Сперва я решила, что она снимает мерки для платья. Я по сей день помню в точности, какая у меня оказалась окружность груди и прочие размеры, но скромность не позволяет мне написать их здесь — скажем так, тогда у меня были просто великолепные формы. Сблизи я слышала запах ее духов, розового масла, а сквозь него пробивался ее собственный аромат, будничный и теплый. Сняв все обычные мерки, ну там грудь, талия и прочее, миссус измерила длину моей шеи и руки от локтя до плеча. Я не знала, что и думать, предположила лишь, что она замыслила какие-то особенные рукава и воротник. Потом она измерила длину моей ладони и всех пяти пальцев. Еще и перчатки, подумала я, вот здорово-то. Дальше она обхватила мерной лентой мою голову и записала «череп 21 и ? дюйма», из чего напрашивалось предположение, что вдобавок ко всему у меня будет еще и шляпка, и хотелось верить, шляпка модная, а не какое-нибудь там соломенное старье. Затем миссус измерила длину моего носа, расстояние от лба до подбородка, между уголками губ и между глазами, а под конец расстояние от левой ноздри до левого уха и от правой ноздри до правого уха. Правду говоря, последнее меня озадачило и обеспокоило, но я была молода и тщеславна, поэтому испытала лишь облегчение, когда украдкой заглянула к ней в бумажку и увидала, что обе стороны моего лица имеют в поперечнике пять дюймов — будь цифры разные, я бы, наверно тотчас ушла из «Замка Хайверс» и поступила в балаган уродов Карни.
— Ну вот и все, — промолвила она, записывая на бумажку последние цифры.
— Позвольте спросить, мэм, — начала я, — а что…
Она махнула рукой в сторону горшка с кашей.
— Вон там возьми. А после завтрака будь добра собрать яйца в курятнике. Корзина в углу. Кстати, по какому адресу, ты сказала, проживал твой хозяин?
— Хиндленд, мэм, Краун-Гарденс, — ответила я и тотчас чуть язык себе не откусила, я ведь раньше не называла точного адреса, да и сейчас сболтнула потому только, что все еще ломала голову, зачем понадобилось обмерять мою физиономию.
— Краун-Гарденс, — повторила она, делая пометку на бумажке.
— Но вы ж не можете обратиться к мистеру Леви за моей рекомендацией, — быстро сказала я, — ведь он помер и дом пустует. — И секунду спустя добавила: — К сожалению.
Миссус сурово на меня взглянула.
— К сожалению — что? Что он умер или что я не могу обратиться к нему за рекомендацией?
— Ну… и то и другое, мэм, — говорю. — Простите покорно, мэм, но зачем вам все эти мерки?
Она улыбнулась.
— Из какой ткани твое платье? — спрашивает.
— Из шелка, мэм.
— Да, а какого оно цвета?
Я глянула вниз.
— Красного, мэм.
— А у тебя есть еще какие-нибудь платья помимо этого наряда и… гм… туалета, в котором ты была
