афганской границы, направляясь к сосновым лесам восточной Польши. «Гольфстрим» оторвался от земли и начал набор высоты. Через край бокала я восхищенно наблюдал, как огни Манхэттена расползались в стороны, заполняя собой иллюминатор. Затем они накренились, скользнули в сторону и тускло замигали в темноте, когда самолет вошел в слой низких облаков. Какое-то время казалось, что мы застряли в пустоте, что металлический корпус самолета был слишком хрупким для огромного пространства. Но вскоре дымка исчезла, и мы оказались в объятиях яркой ночи. Под нами плыли облака — такие же массивные и прочные на вид, как горные вершины. Появившаяся луна освещала их долины, ледники и лощины.
Чуть позже, когда самолет выровнялся, Амелия встала и подошла ко мне. Ее бедра соблазнительно покачивались в такт движениям «Гольфстрима».
— Все нормально, — сказала она. — Адам может дать вам очередное интервью. Но только полегче с ним, ладно? Эти последние два дня были чертовски трудными.
И для него, и для меня, подумалось мне.
— Все будет сделано в лучшем виде, — ответил я и, подцепив наплечную сумку, лежавшую рядом на софе, прошел мимо нее по проходу.
Амелия снова ухватила меня за рукав.
— У вас мало времени, — предупредила она. — Это не рейс, а небольшой прыжок. Мы можем пойти на посадку в любую минуту.
Рейс действительно оказался краткосрочным. Я позже навел справки. Между Нью-Йорком и Мартас- Виньярдом всего двести шестьдесят миль, а крейсерская скорость «Гольфстрима Джи–450» составляла пятьсот сорок восемь миль в час. Сопоставление этих двух фактов объясняет, почему запись беседы с Лэнгом заняла только одиннадцать минут. Наверное, мы уже начали спускаться, когда я подошел к нему.
Лэнг сидел с закрытыми глазами, держа бокал в расслабленной руке. Сняв куртку, галстук и туфли, он развалился в кресле, словно морская звезда, брошенная кем-то на сиденье. Поначалу я подумал, что он спал, но влажный блеск между веками выдал его. Глаза Лэнга были прищурены до щелочек. Он наблюдал за мной. Сделав вялый жест рукой, Адам указал мне на свободное кресло.
— Привет, парень. Присаживайтесь.
Он открыл глаза, зевнул и прижал ко рту тыльную сторону ладони.
— Извините.
— Здравствуйте, Адам.
Я сел, поставил сумку на колени и, пошарив в ней руками, вытащил блокнот, диктофон и запасной диск. Не этого ли хотел от меня Райкарт? Запись беседы. Нервозность делала меня неловким. Если бы Лэнг приподнял даже бровь, я убрал бы диктофон обратно. Но он не возражал. Экс-премьер слишком часто проходил через этот ритуал во время официальных визитов: какой-то репортер возникал перед ним на несколько минут и брал эксклюзивное интервью; предварительная и нервозная проверка диктофона; иллюзия неформальной беседы, пока Лэнг допивал напиток. Голос на записи демонстрировал степень его нервного истощения.
— Как идут дела? — спросил он.
— Идут. Мы продвигаемся вперед.
Позже мне было стыдно и смешно прослушивать запись на диске. От тревоги регистр моего голоса звучал так высоко, как будто я вдохнул в свои легкие гелий.
— Нашли что-нибудь интересное?
Я заметил в его глазах подозрительный блеск. Что это было? Презрение? Веселье? Я чувствовал, что он играет со мной.
— Да, кое-что нашел. Как прошла поездка в Вашингтон?
— Вашингтон был великолепен. Действительно, великолепен!
На записи в этот момент послышался шелестящий шум кожаной обивки. Он слегка выпрямился и приподнял голову, собираясь произнести последнюю речь перед тем, как театр закроется на ночь.
— Я везде получил поддержку — не только на Холме, как вы, конечно, видели, но и от вице- президента. И даже от государственного секретаря. Они собираются оказать мне любую помощь, какая только понадобится.
— В итоге вы можете поселиться в Америке?
— Да. Если ситуация пойдет по худшему сценарию, они предложат мне убежище. Возможно, я получу какой-нибудь официальный пост, если он не будет связан с зарубежными турне. Но вряд ли до этого дойдет. Наши американские коллеги собираются опровергнуть обвинения, выдвинутые Гаагским судом.
— Неужели?
Лэнг кивнул.
— Какие-то доказательства?
— Верно.
Я не имел понятия, о чем он говорил.
— Ваша штука работает? — спросил он.
На записи был слышен глухой щелчок. Это я поднял диктофон.
— Да, все нормально. Вы не возражаете?
Я с новым стуком положил устройство на место.
— Не возражаю, — ответил Лэнг. — Наоборот, я хотел убедиться, что вы записываете наш разговор. Мне кажется, что мы сможем использовать его в моей книге. Очень важная информация, которую я даю эксклюзивно для мемуаров. Она увеличит тиражи издания в несколько раз.
Чтобы подчеркнуть свои слова, он склонился вперед.
— Вашингтон готов дать клятвенные заверения, что ни одно официальное лицо Великобритании не участвовало в аресте той четверки пакистанских террористов.
— Не участвовало?
Сейчас, прослушивая в записи свое поддакивание, я морщусь каждый раз, когда слышу лесть в моем голосе. Раболепный придворный. Заискивающий призрак.
— Да уж поверьте на слово! Сам директор ЦРУ даст показания в Гаагском суде и под присягой сообщит, что это была чисто американская операция под прикрытием. Если его показаний окажется мало, он предъявит кадровых офицеров, выполнявших данную миссию, и они подтвердят информацию перед объективами видеокамер.
Лэнг откинулся на спинку кресла и сделал глоток из бокала.
— Пусть Райкарт придумывает что-то новое. Как теперь он будет обвинять меня в военном преступлении?
— Но меморандум, подписанный вами…
— Он настоящий, — пожав плечами, согласился Лэнг. — Я не буду отрицать, что настаивал на использовании наших десантных сил. И британское правительство подтвердит, что наши военные спецгруппы находились в Пешаваре во время операции «Буря». Мы даже можем согласиться с тем, что наша разведка следила за теми людьми до их ареста. Но нет никаких доказательств, что английские спецслужбы работали на ЦРУ.
Лэнг улыбнулся мне.
— А они работали?
— Нет доказательств, что мы передавали данные разведки каким-либо агентам из Америки.
— Если даже мы передавали такие данные, то это могла быть обычная помощь или содействие….
— Нет доказательств, что мы передавали данные разведки для сотрудников ЦРУ.
Лэнг по-прежнему сохранял улыбку. Однако его брови напряженно изогнулись. Он напоминал мне тенора, который держал ноту в трудной части арии.
— Тогда как эти данные попали к ним?
— Не знаю. Но только не через официальные каналы. Уверяю вас. И уж точно не через меня.
В разговоре наступила пауза. Его улыбка угасла.
— И как вам такая новость? — спросил он.
— Звучит немного… — Я попытался найти какую-то дипломатическую форму неодобрения. — …
