Они быстро шли дальше. И снова Хель подняла мертвую руку — и в комнате слева печальная женщина с мягкими каштановыми волосами обратила лицо к свету.
— Локи, — вымолвила она. — Я ждала тебя. Я ждала, но ты так и не пришел.
Локи промолчал, но лицо его стало непривычно мрачным.
Через несколько минут Хель снова остановилась, и комната перед ней осветилась. Внутри Мэдди увидела самого прекрасного на свете юношу, Его волосы были золотыми, глаза голубыми, и, хотя он был смертельно бледен, казалось, он сверкает, как упавшая звезда.
— Бальдр, — произнес Локи.
Это прозвучало как проклятие.
— Я ждал тебя, — сказал Бальдр. — Припас тебе местечко рядом с собой, дружище. Ни один хитрец не обманет смерть, и я готов ждать — а ждать придется недолго.
Локи снова выругался и отвернулся.
Хель опять улыбнулась.
— Достаточно? — спросила она.
Локи безмолвно кивнул.
— А ты? — обратилась она к Мэдди. — Ты никого из старых друзей не хочешь повидать?
Локи взял Мэдди за руку.
— Мэдди, не смотри. Не останавливайся.
Но Хель уже подняла руку, и очередная комната осветилась. Внутри Мэдди увидела женщину с желтыми кудряшками и бородатого мужчину с лицом, знакомым ей, как свое собственное.
— Отец? — Она шагнула вперед.
— Не обращай внимания. Наваждение. Не говори с ними.
— Но это же мои…
— Я сказал, не обращай внимания.
Но Мэдди сделала еще шаг. Стряхнув удерживающую руку Локи, она направилась в комнату, где Джед и Джулия Смит сидели бок о бок в спокойствии, которое показалось бы приятным, не будь они мертвы. Джед поднял взгляд, когда она вошла, но без любопытства, без радости. Похоже, он говорил, губы безмолвно двигались в полутьме, но единственными звуками были гул ветра и шорох пыли.
— Это просто чары, верно? — слабым голосом прошептала Мэдди.
Хель одарила ее своей жуткой полуулыбкой.
— Но он не может быть мертв. Я видела его совсем недавно.
— Хочешь, он поговорит с тобой? — вкрадчиво предложила Хель. — Могу даже показать тебе, что случилось, если хочешь.
— Не надо, — вмешался Локи.
Но Мэдди не могла отвести глаз от комнаты, залитой приглашающим светом. Люди внутри виднелись более ясно: Джед и Джулия, с лицами, оживленными мерцанием. Девочка знала, что они не настоящие ее родители, и все же что-то внутри ее продолжало по ним тосковать — по матери, которую она никогда не знала, по мужчине, которого она четырнадцать лет называла отцом. Внезапно Мэдди почувствовала себя очень маленькой, очень незначительной. Впервые после того, как они с Одноглазым открыли холм Красной Лошади, Мэдди очутилась на грани слез.
— Это я виновата? — спросила она у тени Джеда Смита. — Ты попал сюда из-за чего-то, что сделала я?
— Оставь ее! — резко сказал Локи. — Ты ведешь дело со мной, а не с ней.
Хель подняла живую бровь. В комнате стемнело, привидения исчезли.
— Один час, — жестко продолжал Локи. — Один час внутри. После чего, клянусь, ты никогда больше меня не увидишь.
Хель улыбнулась.
— Отлично. Я дам тебе час. Ни минуты, ни секунды больше.
— Клянешься? — настаивал Локи.
— Клянусь. И более того, обещаю — при условии, что ты переживешь эту свою грядущую выходку, в чем я сомневаюсь, — что в следующий раз, когда наши пути пересекутся, я убью тебя и не посмотрю, что ты мне отец. Понятно?
Они скрепили сделку рукопожатием, его живая рука в ее безжизненной. Затем мертвым пальцем Хель нарисовала окно в воздухе, и внезапно перед ними открылась река Сон: водная ширь, которую ни один взор не смеет надеяться охватить, более широкая, чем Единственное море, и в десять тысяч раз более бурная. Поверхность реки была усеяна островами, похожими на танцовщиц в юбках из бледной пены, скалами и рифами, слишком многочисленными, чтобы их пересчитать, предательскими песчаными отмелями, утесами, взмывавшими в облака, пиками, зубцами и скоплениями дымовых труб.
— Боги! — воскликнула Мэдди. — Как много…
Локи пожал плечами.
— Острова Сна возникают и исчезают. Они не должны существовать долго. Но крепость…
Он напряженно размышлял. Черная крепость Нижнего мира с верхушкой, пронзавшей облачные гряды, с корнями, утопленными на десять фатомов[12] в глубину. Форма ее непостоянна: то замок, ощетинившийся башенками, то гигантская яма с огненной сердцевиной. Ничто не удерживает единственного обличья так близко к Хаосу, и это вносит свой вклад в неприступность крепости. Двери и ворота появляются и исчезают. Вот почему Локи нуждался в Хель — чтобы держать окно открытым.
Он не боялся, что его дочь не повинуется. Верность Хель клятвам вошла в легенду, равновесие ее царства зависело от нее, и Локи не сомневался в ее обещании.
Какое-то мгновение он думал о Шепчущем, о его цели и древнем коварстве. Зачем тому нужно было попасть в Хель? Что Локи увидел, когда их сознания пересеклись? Что он упустил в своих тщательных замыслах? Отчего оракул кажется таким самодовольным?
«Я вижу встречу мудрого и не столь мудрого на Нижнем краю».
Мудрого? Еще никогда в жизни Обманщик не чувствовал себя менее мудрым.
В последний раз Хель подняла руку и начертила на вновь созданном окне
— У тебя есть час, — сказала Наполовину Рожденная Хель. — Советую поторопиться.
И с этими словами она исчезла, как и ее дворец, а Локи и Мэдди очутились на каменной башенке посреди реки Сон. Черная крепость Нижнего мира разверзлась под их ногами.
Ванов не было уже больше часа. Этель наблюдала за их уходом с непривычной отрешенностью и неожиданной уверенностью, что они отправились за едой. Она чувствовала себя очень странно и очень спокойно. Сидя за туалетным столиком и глядя в зеркало, она пыталась понять, что же все-таки произошло.
За последние двадцать четыре часа с Этель случилось больше событий, чем за всю ее жизнь до этого. Она видела богов в сражении; женщин, бывших дикими зверями; ее мужем завладел нечестивый дух; в ее дом вторглись; ее собственность конфисковали; ее жизнь повисла на волоске.
Этель знала, что должна что-то чувствовать. Возможно, страх. Горе. Тревогу. Облегчение. Ужас от неестественности происходящего. Но ничего такого Этельберта не чувствовала. Вместо этого она изучала свое лицо в зеркале туалетного столика, что не входило в ее привычки. Но в этот день ее словно вынудили смотреть — не из тщеславия, а, скорее, из любопытства, — в поисках каких-либо видимых признаков перемены, которая ощущалась внутри.
«Я чувствую себя иначе. Я стала другой».
Она переоделась в платье из простой коричневой фланели — не дешевое, но и недостаточно
