хорошее, чтобы соблазнить волшебниц, — умылась, расчесала длинные волосы. Лицо ее было чистым и не нарумяненным, отчего она казалась моложе, глаза — обыкновенные по сравнению с глазами Фрейи или Скади — ясными и серьезными, золотисто-карими. Она не стала красавицей, но и не была прежней уродливой Этель Гудчайлд, которая чуть не прожила жизнь синим чулком, несмотря на все отцовские денежки.
«Как удивительно странно и безмятежно», — думала Этель. И как странно, что добрый народец исцелил ее. Возможно, оттого она и стала неестественной, отмеченной неким образом их прикосновением. Несомненно, она не чувствовала никакого отвращения, которое, знала, должна чувствовать. Напротив, ее переполняло что-то вроде благодарности, странно похожей на радость.
Этельберта как раз собиралась выйти, думая, что утренняя прогулка поможет ей немного успокоиться, когда во входную дверь постучали. Открыв ее, она увидела Дориана Скаттергуда, растрепанного, очумелого, краснолицего, почти рыдающего от желания поведать свою историю кому-нибудь — кому угодно, — кто сможет поверить.
Он рассказал ей, что бежал всю дорогу от холма Красной Лошади, потом затаился, пока не уверился, что опасность миновала, а вернувшись, обнаружил изуродованные тела Одуна Бриггса и Джеда Смита рядом с открытым Оком. Пастора и Адама и след простыл. Он увидел шестерых ванов, быстро идущих по дороге на Мэлбри, и спрятался за изгородью в поле, пропуская демонов.
— Я ничего не мог поделать, — жалко произнес Дориан. — Я бежал, я спрятался…
— Мистер Скаттергуд, — твердо сказала Этель, — вам лучше зайти. Слуги явятся в любую минуту, а вам, я уверена, стоит выпить чаю, чтобы успокоить нервы.
Дориан с отвращением подумал о чае и тем не менее вошел, зная, что если кто в Мэлбри и поверит ему, так это Этельберта.
И она поверила. Понукая его, когда он запинался, она вытянула всю историю: женщина-волчица, два убийства, одержимость Ната неведомыми силами, исчезновение Адама Скаттергуда.
Когда Дориан закончил, она поставила чашечку на фарфоровое блюдце и долила немного горячей воды в чайник.
— Как вы думаете, куда отправился мой муж? — спросила она.
Дориан был озадачен. Он ожидал слез, злости, возможно, чего-то вроде истерики. Он ожидал, что она станет винить его за бегство — сам он себя, конечно, винил. Необходимость исповедаться была одной из причин, почему он первым делом помчался в пасторский дом. Дориану никогда не было особого дела до Ната Парсона, но это не значило, что его надо было оставить на произвол судьбы. То же относится и к остальным, думал он. А Адам — его собственный племянник, пресвятые законы… Дориан глубоко стыдился, что убежал.
— Они пошли в холм, госпожа, — сказал он. — Это точно. И ваш муж тоже. Они шли по чьим-то следам…
— Девочки Смита, — заметила Этель, разливая чай.
— Да, и ее друга. Того, что сбежал.
Этель кивнула.
— Я знаю, — сказала она. — Я иду за ними, мистер Скаттергуд.
— За ними? — Все ясно, она рехнулась. Отчасти это успокоило его. Странная безмятежность Этель начинала действовать ему на нервы. — Но, миссис Парсон…
— Послушайте, — перебила она. — Что-то случилось со мной сегодня. Прямо здесь, во дворе. Это было как вспышка, как гром среди ясного неба. Только что жива — и уже ускользаю во тьму. Я кое-что видела, понимаете. То, во что вы едва ли поверите, даже во сне.
— Во сне? — переспросил Дориан. Сны не те увеселения, которым предавались респектабельные жители Мэлбри. Он подумал, не ударили ли Этель Парсон по голове, и пожалел, что пришел к ней. — Так может, вы спали? Во сне случаются всякие странные вещи, опасные вещи. А если вы к ним не привыкли…
Этель нетерпеливо фыркнула.
— Я была мертва, мистер Скаттергуд. Мертва и на полпути в Мир мертвых, когда асы вернули меня к жизни. По-вашему, я боюсь дурных снов? По-вашему, я чего-то боюсь?
Беспокойство Дориана переросло в тревогу. Его опыт общения с полоумными особами был невелик, и, будучи неженатым, он понятия не имел, что делать с Этель.
— Э-э-э… миссис Парсон, — слабо произнес он. — Вполне естественно, что вы вне себя от горя. Как насчет отдыха и нюхательных солей?
Она с жалостью посмотрела на него.
— Я была мертва, — тихо повторила Этельберта. — Люди разговаривали подле мертвых тел. Говорили то, чего не должны бы. Были менее осторожны. Я не претендую на понимание всего, что происходило. Дела асов нас не касаются, и я не хотела, чтобы мы встряли в них, но, боюсь, уже ничего не попишешь. Они исцелили меня. Они подарили мне жизнь. Неужели они считали, что я продолжу жить, словно ничего не произошло? Рукоделие, стряпня и чайник на плите?
— О чем вы? — не понял Дориан Скаттергуд.
— О том, — ответила Этель, — что где-то в Подземном мире мой муж и ваш племянник еще живы. И что если мы собираемся их найти…
— Найти их? — переспросил Дориан. — Это не то же самое, что потерять вязание, миссис Парсон…
Она вновь заморозила его взглядом.
— У вас есть собака, мистер Скаттергуд?
— Собака?
— Да, мистер Скаттергуд. Собака.
— Н-нет. — Он был захвачен врасплох. — Это важно?
Этель кивнула.
— По всей видимости, под холмом сотни коридоров. Нам нужна собака, чтобы отыскать их след. Ищейка с хорошим нюхом. Не то нам придется остаток жизни бродить в темноте.
Дориан в изумлении уставился на нее.
— Вы с ума сошли, — наконец сказал он.
— Совсем наоборот, — возразила Этель. — Итак, нам нужна собака, лампы и припасы. Или я сама все раздобуду, если вы предпочитаете оставаться здесь.
Дориан возражал меньше, чем она ожидала. Во-первых, он радостно ухватился за возможность искупить свое поведение на холме. Во-вторых, рехнулась Этель или нет, она была полна решимости, и он не мог отпустить ее одну. Одолжив лошадь и двуколку пастора, Дориан оставил Этель собираться — почти не смея надеяться, что она передумает, — и через час вернулся с двумя мешками с едой и самыми нужными вещами; на сиденье рядом с ним восседала маленькая черная пузатая хрюшка.
Этельберта с некоторым сомнением осмотрела черную свинью. Но Дориан был непреклонен: свиньи — его хлеб, и он всегда верил в их превосходный ум. Черная Нелл, пузатая свиноматка, которая вызвала скандал годы назад, в свое время прекрасно искала трюфели, была верной и умной и охраняла ферму не хуже любого пса.
Эта новая хрюшка происходила от самой Нелл, хотя Дориан никогда не упоминал об этом, как и о сломанной рунной метке, что украшала ее мягкое брюшко белым пятном. Напротив, он замазывал метку дегтем (как когда-то его мать раскаленным железом и сажей скрыла метку на плече своего младенца) и не жалел об этом.
— Лиззи отведет нас куда надо, — произнес Дориан. — Лучшей ищейки у меня не было. Она способна унюхать картофелину за сотню ярдов, трюфель — за милю. Никакой пес с ней не сравнится. Даю вам слово.
Этель нахмурилась.
— Что ж, если никого лучше вы не нашли…
— Лиззи — самая лучшая. Никаких сомнений.
— В таком случае, — сказала Этель, — нельзя терять время. Покажите ей след, мистер Скаттергуд.
