Вдруг эти голоса, от которых ночь казалась ласковой и живой, как день, резко оборвались.
Я остановилась, не вынимая рук из мыльной воды. Вглядываться в темноту — это ничего мне не дало, и тут я сообразила, насколько меня хорошо видно — на фоне окна с раздвинутыми занавесками. Двор был освещен фонарем, но за деревьями, окружающими поляну, лежал безмолвный темный лес.
Что-то там было. Я закрыла глаза и попыталась дотянуться мыслью, и какую-то активность нащупала. Но слишком неясную, чтобы ее определить.
Подумала, не позвонить ли Биллу, но я уже звонила ему как-то, когда беспокоилась о своей безопасности, и нельзя превращать это в привычку. А может, этот наблюдатель в лесу — сам Билл? Иногда он бродил по ночам вокруг — и приходил время от времени проверить, как я тут. С тоской я посмотрела на телефон на стене над краем кухонного стола (ладно, над тем местом, где будет кухонный стол, когда его соберут). Новый телефон у меня был переносной — я могла схватить его, сбежать к себе в спальню и вызвать Билла одним щелчком пальцев, потому что он был у меня в быстром списке. Если он снимет трубку, я буду знать, что имеет смысл беспокоиться, что это там в лесу.
Но если он дома, он же тут же сюда примчится. В моем звонке он услышит: «Билл, ради Бога, беги сюда меня спасать! Ничего не могу придумать, кроме как позвать на помощь большого сильного вампира!»
Я заставила себя признать, что действительно знаю: кто бы там в лесу ни был, это не Билл. Если бы там прятался вампир, я бы вообще ничего не почувствовала. Только дважды я поймала отголосок сигнала от вампирского мозга, и это было как электрическая вспышка при аварийном отключении.
А как раз рядом с телефоном — задняя дверь, и она не заперта.
Ничто на свете не удержало бы меня возле раковины, как только до меня дошло, что дверь открыта — я просто бросилась к ней. Вышла на заднее крыльцо, защелкнула задвижку на стеклянной двери веранды, прыгнула снова в кухню и заперла большую деревянную дверь, к которой присобачила когда-то щеколду и засов.
А потом прислонилась к двери спиной. Лучше всякого другого я знала о бесполезности дверей и замков. Для вампира этот физический барьер был ерундой — но вампиру нужно приглашение в дом. Для вервольфа двери были все же препятствием, но не слишком значительным: с их невероятной силой они умеют проникать, куда только им захочется. И другие оборотни тоже.
Так почему же попросту не держать дом открытым?
Но мне почему-то стало намного лучше, когда между мною и тем, кто там в лесу, оказались две запертые двери. Я знала, что передняя дверь заперта на замок и засов, потому что ее уже много дней не открывали. Гостей у меня немного, и обычно я вхожу и выхожу через заднюю дверь.
Я подобралась снова к окну, закрыла его и заперла. И занавески задвинула — все сделала, что могла, для своей безопасности, а потом вернулась к посуде. Спереди на моей спальной футболке расплылось круглое мокрое пятно — мне пришлось прислониться к раковине, чтобы успокоить трясущиеся ноги. Но я заставила себя продолжать мыть посуду, пока все тарелки не оказались на сушилке, а раковина насухо вытерта.
После этого я напряженно прислушалась. В лесу все еще было тихо. Как бы ни напрягала я все чувства, имеющиеся в моем распоряжении, ни малейшего сигнала до мозга не донеслось. Все исчезло.
Я еще посидела в кухне, мозг работал на высоких оборотах, — но потом заставила себя вернуться к обычным делам. Пока я чистила зубы, сердцебиение вернулось к нормальным цифрам, и я, забираясь в кровать, почти уговорила себя, что ничего там в лесу не было. Но я очень стараюсь быть честной с собой. И знала, что какое-то создание было там, в моем лесу, и это создание было побольше и пострашнее енота.
Выключив лампу около кровати, я вскоре снова услышала лягушек и насекомых. Хор их так и пел, не прерываясь, и я под него заснула.
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Встав утром, я первым делом набрала номер сотового телефона моего брата. Плохо ли, хорошо ли, но сколько-то я проспала. Джейсон ответил со второго звонка, сказав «Алло?» — голосом человека, которого отрывают от дела.
— Привет, братик. Как жизнь?
— Послушай, у меня к тебе есть разговор, но прямо сейчас не могу. Где-то через пару часов у тебя буду.
Он повесил трубку, не прощаясь, и голос у него был чем-то очень и очень встревоженный. Вот только еще одного осложнения мне не хватало.
Я глянула на часы. Пара часов — это мне дает достаточно времени прибраться и смотаться в город за продуктами. Джейсон приедет около полудня и будет ждать, что я его накормлю ленчем. Увязав волосы в хвост, я прихватила их резинкой, сделав нечто вроде пучка на макушке — так, чтобы концы их веером торчали над головой. Хотя я не хочу себе в этом признаваться, но эта небрежная прическа мне кажется забавной и симпатичной.
Было свежее холодное мартовское утро, такое, которое обещает теплый день. Небо яркое и солнечное, поднимающее настроение, и в Бон-Темпс я ехала, опустив стекло, распевая вместе с радио во весь голос. В это утро я бы даже с Жутким Алом Янковичем спела.
Я ехала мимо рощ, мимо отдельных домов, мимо пастбища, полного коров (и еще там была пара буйволов — чего только люди не разводят…)
Диск-жокей крутил «Голубые Гавайи» — из старого доброго золотого фонда, и я подумала, где сейчас Бубба — не мой брат, а вампир, известный теперь только под этим именем. Я его не видала уже недели три или четыре. Может быть, вампиры Луизианы перевели его в другое укрытие, а может, сам ушел бродить, как бывает с ним время от времени.
Это была радостная, блаженная минутка счастья и довольства, но забрела мне в голову шальная мысль, из тех, что забредают в самый неподходящий момент. Я подумала: как было бы здорово, если бы со мной сейчас в машине ехал Эрик. Как бы отлично он выглядел, когда ветер развевал бы ему волосы, как бы он радовался… Ну, да. Пока бы не сгорел до углей.
Но я поняла: об Эрике я подумала, потому что день был такой, который хочется разделить с тем, кто тебе дорог, с тем, чье общество тебя больше всего радует. И это Эрик, каким он был, когда его прокляла ведьма: Эрик, не закаленный в столетиях вампирской политики, Эрик, не презирающий людей и дела их, Эрик, который не управлял многочисленными финансовыми предприятиями и не был виноват в утрате доходов и жизни многими людьми и вампирами. Другими словами, такой Эрик, каким он уже никогда опять не будет.
Динь-дон, ведьма умерла, а Эрик восстановил характер — такой, как сейчас. Этот восстановленный Эрик остерегался меня, обожал меня и не доверял мне (или своим чувствам ко мне) ни на грош.
Я тяжело вздохнула, и песня умолкла у меня на губах. Она даже из сердца почти ушла, но я велела себе перестать быть меланхоличной идиоткой. Я молода, я здорова. День прекрасен. И в пятницу вечером у меня свидание, настоящее. Я обещала себе как следует повеселиться. И вместо того, чтобы сразу ехать за продуктами, я заехала сперва в «Наряды от Тары» — магазин верхней одежды, который держит моя подруга Тара Торнтон.
Я Тару уже довольно давно не видела. Она уезжала на каникулы к тете в южный Техас, а с тех пор, как вернулась, работает в магазине, не разгибаясь. По крайней мере, так она мне сказала, когда я позвонила сказать спасибо за машину. У меня машина сгорела вместе с кухней, и Тара мне одолжила свою старую, «Малибу» возраста двух лет. Сама она обзавелась новой, прямо с конвейера (как обзавелась — не важно), и искала возможность «Малибу» продать.
К моему удивлению, где-то около месяца тому назад Тара прислала мне по почте документы на машину и договор продажи вместе с письмом, сообщающим, что теперь машина принадлежит мне. Я позвонила ей, попыталась возразить, но она слушать не стала, и мне вроде бы не осталось ничего иного, как принять подарок.
