При одном звуке его голоса у меня перехватило дыхание. В нем было что-то другое, совсем другое. Внезапно исчезло напряжение, которое раньше всегда делало его немного натянутым.
А я, ставшая мечтательной и рассеянной, как девочка, впервые поцеловавшаяся по-французски, заставила себя вернуться в настоящее.
Дверь дома Гамильтонов открылась, и я увидела Теда. На нем была смехотворная с виду шляпа, но на самом деле он поступил очень умно, надев ее, учитывая, сколько тепла человек теряет через голову. Они с Толливером обменялись несколькими словами, а потом Толливер начал пробираться обратно к нашему временному дому.
Когда он взобрался по лестнице, я открыла дверь, и он ввалился внутрь.
— Господи, какая там холодина, — сказал он и прямиком направился к огню.
Добавив еще несколько поленьев, он постоял там, приблизив лицо к огню так, как только можно было приблизить, не опалив усы. Он закрыл глаза, наслаждаясь блаженством тепла.
— С ними все в порядке?
— Да. Они вне себя от злости. Тед сказал несколько слов, которые, думается, приберегал со времен корейской войны. Я был рад, что не член семьи Макгроу. Вообще-то он заявил, что подаст в суд.
— Интересно, есть ли у него шанс в суде?
Толливер вытянул руку и сперва наклонил ее в одну сторону, потом в другую.
— Я хочу сказать, что это, конечно, нелепо, но ты же знаешь, какой бывает система правосудия.
Мы замолчали, глядя друг на друга.
— Ты сожалеешь? — спросил он.
— Нет. А ты?
— Мы должны были сделать это уже давно. Ты все время продолжала говорить, что я должен тебя оставить. Я не знал, на самом деле ты этого хочешь или нет. И наконец решил — или пан, или пропал. А ты что думала?
— Я думала, раз я так сильно тебя люблю, то не должна удерживать тебя рядом, и ты не должен понять этого. Я думала, тебе это может показаться отвратительным или нездоровым. Или… ты можешь почувствовать своего рода жалость ко мне и ответственность за меня, что будет еще хуже.
— Если спросишь меня, то ты воистину такая девушка, которая способна приготовить из лимона лимонад, — сказал Толливер. — Тебя ударило молнией, но вместо того, чтобы стонать и причитать об этом или подать заявление на пособие по инвалидности, ты обнаруживаешь у себя полезные способности и догадываешься, как заставить их работать на тебя. У тебя хватило ума и харизмы, чтобы открыть собственное, уникальное дело.
— Харизма! — пренебрежительно бросила я.
— У тебя она есть, или ты не заметила, как нравишься мужчинам?
— Я нравлюсь подросткам. Это нельзя считать большим плюсом.
— Не только подросткам, — возразил Толливер. — Подростки просто не умеют скрывать свои чувства.
— Ты говоришь, что я притягиваю парней? Протри глаза.
— Не в том смысле, в каком их притягивают, не знаю, Шакира[22] или Бейонсе.[23] Ты не вызывающая блондинка, но в тебе есть особая, свойственная только тебе, привлекательность. И, поверь мне, мужчины ее чувствуют.
— Поскольку этот мужчина ее чувствует, — сказала я, снизу вверх заглянув ему в лицо.
— У меня из-за тебя перехватило дыхание.
— По крайней мере, все плохое ты обо мне уже знаешь. — Я опустила глаза и улыбнулась.
— Я не знал, что ты издаешь такой звук, когда кончаешь, — сказал он, и у меня самой перехватило дыхание.
— А я не знала, что у тебя легкий изгиб на члене, — парировала я.
— Да… и как это… Я имею в виду, с этим все в порядке?
— О да, — заверила я. — Он прикасается к чему-то восхитительному внутри меня.
— О? Хмм.
— И я тут думала, готов ли ты…
— Да?
— К тому, чтобы, может, снова к этому прикоснуться?
— Думаю, ты смогла бы меня уговорить.
— Тебе бы хотелось, чтобы я опустилась пониже?
В свете мерцающего огня я увидела, как его зрачки расширились.
— О! — воскликнул он.
— Полизала тебя? Вот так? — Я высунула язык и слегка подвигала им.
— Это было бы как раз то, что нужно, — прохрипел Толливер. — Господи, Харпер, я не понимаю, почему из города в город за нами не следуют парни, чтобы посмотреть, как ты это делаешь.
— Потому что я никогда не делала такого ни для кого, кроме тебя. Думаешь, я сказала бы что-нибудь подобное кому-нибудь, кроме тебя?
— Пожалуйста, — отозвался Толливер. — Пожалуйста, делай это для меня. И больше ни для кого.
Я осторожно опустилась рядом с ним на колени, стянула вниз его тренировочные штаны и длинные кальсоны, которые он надел перед тем, как сделать вылазку к дому Гамильтонов. Каким-то образом то, что на нем еще осталась одежда, делало мое занятие еще более озорным.
Я подняла глаза, чтобы убедиться: он смотрит на то, как я выполняю свое обещание. О да! Толливер наблюдал за каждым моим движением, как будто я загипнотизировала его.
— О господи! — простонал он.
Его реакция дала мне огромное удовлетворение.
Судя по моему ограниченному опыту, мужчины всегда были очень рады заняться сексом, они получали от него удовольствие, какой бы неопытной ни была их партнерша. Они не занимались этим, чтобы поспешить записаться в группу критиков. Они занимались этим ради оргазма. Помести их пенис в нужное отверстие, издавай при этом полные энтузиазма звуки — и они уйдут счастливыми. Это походило на заставки стандартных телеканалов. Именно на это ты подписываешься, если занимаешься сексом с человеком, которого не очень хорошо знаешь.
— Для тебя, детка, Эйч-би-оу,[24] — сказала я.
И заставила его застонать.
На следующее утро я проснулась и увидела сияющий чистый свет, льющийся через незанавешенные окна.
Я заморгала, содрогнулась и зарылась глубже под одеяла, поближе ко второму лежащему в постели человеку.
Толливер! Я была в постели с Толливером, и мы были голыми. Я блаженно вздохнула и поцеловала его в шею — до нее легче всего было дотянуться.
— Думаю, теперь мне пора перестать называть тебя «сестренка», — сказал он сиплым со сна голосом.
— Угу.
— Думаю, Манфред потерял надежду на удачу.
— Угу.
— Думаю, звуки, которые мы слышим, означают, что люди возле дома распиливают дерево, а мы не одеты.
— О… Нет.
— Да, ты слышишь их?
Я слышала. Кто бы мог подумать, что, хотя вокруг этого озера стояли пятьдесят пустых домов и хижин, именно у нас будут соседи? И мне придется выбираться из теплой постели и идти в ванную, придется смывать унитаз, выливая туда воду. Фу!
И мне явно надо было обтереться влажным полотенцем, а для этого надо было стоять голой в
