Это повторяется каждый раз, когда они приходят. Так уж оно сложилось. Я вернусь домой. Просто еще слишком рано. Мама подходит ко мне, обнимает меня и снимает куртку, я вновь сажусь на стул и пью чай.
– Не надо все усложнять, сложностей и так уже предостаточно, – говорит она.
– Ты считаешь, что это сложности? Вообще-то мне так не кажется.
– Матиас, мы все тут жертвы.
– То есть?
– Всем нелегко.
– Разве?
– Да.
Я смотрю в окно. На деревьях лежал снег, под его тяжестью одна ветка согнулась, и хлопья полетели вниз.
– Ой, – сказал я.
– Что?
– Снег упал. Это значит, что прямо сейчас один китаец свалился с велосипеда. Или выиграл в лотерею.
– Правда?
– Да, эффект бабочки. Так оно и есть.
– Я не знала.
– Однако это так.
На следующие выходные меня отпустили домой. На время. По часам. Обращаются со мной осторожно, а по вечерам меня аккуратно отвозят обратно, словно я плутоний. Мне в руки суют свертки, я не знаю, куда их девать. По телевизору в приемной показывают концерт Элвиса «Привет с Гавайев». Я возвращаюсь в палату и накрываюсь одеялом. Когда я вылезаю из-под одеяла, выясняется, что во времени произошел сбой, прошло уже три недели, у кровати стоят мама с Йорном и мама спрашивает, где моя куртка.
Сперва я ничего не понимаю, я не помню, чтобы мне что-нибудь объясняли, но меня, очевидно, выписывают. Мама достает из шкафа мою куртку, а я просто сижу на кровати. Мама кладет куртку рядом со мной и, извинившись, на минутку выходит из палаты. Йорн садится на стул для посетителей и думает, что бы сказать, но ничего придумать не может, мы с ним не настолько хорошо друг друга знаем. Должно быть, это мама попросила его прийти. Говорить нам особо не о чем, поэтому я спрашиваю:
– Говорят, ты группу организовал? Как она называется?
– «Перклейва». Супергруппа. Лучше, чем «Трусливые приемчики». Ты обязательно должен как-нибудь нас послушать, мы как раз сейчас работаем над парой просто охрененных песен.
– Ага.
Возвращается мама с одной из медсестер. Скрестив руки, они стоят рядом, словно добрые подружки.
– Да, кажется, нам можно идти, – сообщает мама, а я не понимаю, кому это она – медсестре или мне. Однако я послушно встаю и натягиваю куртку.
– Ну, что ж, Матиас, спасибо тебе за все, – говорит женщина в белом, когда я иду вслед за мамой и Йорном к двери.
– Вам спасибо. И хороших выходных.
– Сегодня вторник, Матиас.
– Лучше рано, чем никогда.
– Это верно. Береги себя.
Мы стоим возле большого кирпичного здания, мама ищет ключи от машины и обменивается с Йорном дежурными фразами. Я чувствую себя чучелом какого-то зверя, которое перевозят с выставки на выставку. Машинально веду себя так, как они, по-моему, хотели бы, но они этого, кажется, не замечают.
Мама спрашивает Йорна, не подвезти ли его, но он живет поблизости и приехал на велосипеде, ему недалеко, спасибо. А потом обращается ко мне:
– Я тебе на днях позвоню. Что-нибудь придумаем.
– Было бы здорово, – отвечаю я.
Он кивает моей матери и поворачивается, чтобы уйти.
– Йорн? – окликаю я его, и он останавливается:
– Да?
– Так ты позвонишь мне, правда?
– Ну естественно. Увидимся.
– Да, – отвечаю я, обращаясь скорее к самому себе.
И он уходит. Опять.
Я бреду за мамой к ее машине, она оставила ее довольно далеко, потому что боялась, что ей загородят дорогу и она не сможет выехать. Я жду с пакетом в руках. Мама открывает дверцу, садится, открывает дверцу с моей стороны. Я сажусь, пристегиваю ремень, проверяю его, мама заводит машину, и мы едем домой.
Но это было в ноябре 1983-го, с тех пор прошло много времени, я должен бы это помнить. Если я все время об этом знал, мне уже давно следовало рассказать Хавстейну или в крайнем случае сейчас, сегодня вечером. Нужно рассказать ему обо всем, объяснить, что такое со мной уже случалось и что я не знаю, почему это произошло, но такое со мной бывает. Но я не рассказал. Потому что в любом случае сейчас все по-другому, тяжелее. Я ни слова об этом не сказал. Я онемел. Мне было неловко. Мне было известно множество тайн, о которых тебе не узнать.
– Отец? – спросил я немного погодя. – Ты помнишь полет на Луну?
– Ясное дело, я помню ту ночь. Это было воскресенье. Воскресенье – двадцатое июля. Я очень волновался, что с тобой что-нибудь случится. Мы так долго ждали.
– Полета на Луну?
– Тебя, – ответил он и задумался, – ну, вообще-то и полета на Луну – тоже.
Запрокинув головы, мы посмотрели на небо, но Луны видно не было. Тучи. Скоро начнется дождь.
– А знаешь, что мне запомнилось лучше всего?
– Нет.
– Первый американец, облетевший вокруг Земли.
– Джон Гленн?
– Джон Гленн. Двадцатого февраля шестьдесят второго. Он три раза облетел вокруг Земли. Мы в тот день не отходили от радиоприемника. Три раза вокруг Земли в капсуле, пока ему не приказали вернуться. А как уж капсула называлась? Что-то такое с друзьями связанное, по-моему…
– «Дружба-7».
– Ага, точно – «Дружба-7». Помню, у нее расшатался фрагмент теплового экрана, и никто не знал, сможет ли она преодолеть атмосферу на обратном пути. Она могла сгореть. Но долетела. А когда он вернулся, его прямо под дождем встретили двести пятьдесят тысяч американцев. Вот это я помню.
– Я читал о нем, – сказал я, – самый старший астронавт в программе «Меркьюри». По-моему, неплохой парень.
– Потрясающий! Уж поверь мне. Интересно, что с ним стало?
– Не знаю. А ты слышал, что в ту ночь все жители Перта включили свет в домах, чтобы он увидел их, когда летел над западным побережьем Австралии?
– Да, точно! Я и забыл. А не знаешь, видел он их?
– Да.
– Красиво придумали. Сейчас бы никому такое в голову не пришло.
– Наверное, да.
На этом мы разговоры про Луну и закончили. Вернувшись на Фабрику, мы присоединились к остальным. Такие вечера не забываются никогда, твой отец знакомится с твоими друзьями, и тебе не кажется странным, что он сидит на кресле в гостиной на Фабрике. Он прекрасно вписывается в картину, и тебе
